— Да, насчет «Большой Берты» многое известно, — согласился он. — Известна обстановка — канун штурма; известен участок фронта — Лиговско-Красносельский. Известно последнее звено — пушка замолчала и исчезла. Но что предшествовало этому? Неясно. И даже очень.
— И еще учтите, — Филимоныч снова встал и, расхаживая по комнате, стал как бы размышлять вслух. — История «Большой Берты» связана с каким-то особым заданием. Значит — с военной тайной. И вот сейчас надо раскрыть эту забытую тайну. А ведь ее когда- то очень хотели сберечь. От всех сберечь. Теперь хранить ее нет надобности, но… Эти прежние меры охраны, они и сейчас, как заклятье, ограждают тайну от чужих глаз и ушей.
Филимоныч умолк.
Молчали и ребята. Только громко тикали часы на стене в учительской.
— А кто знал… об этой тайне? — вдруг спросил Витя.
— Молодец! — повернулся к нему учитель. — Логичный путь…
Генька скривился:
«Опять он… Включил свое «четкое логическое мышление»!»
— Об особых заданиях знали лишь считанные люди, — в раздумье сказал учитель. — Те, кто выполняли, и те, кто их посылали. Но… их нет. Значит, надо продолжать поиски как-то иначе…
Ребята переглянулись: «Как — иначе?»
— Это мне еще и самому не вполне ясно, — продолжал учитель. — А пока…
Он поднял со стола ладонь. Под нею лежали три мелко исписанные карточки.
— Здесь все известное нам о «Большой Берте». Как видите, — немного. Но зато достоверно. Рекомендую это хорошенько запомнить. Накрепко.
Ребята склонились над карточками, шепотом повторяя короткие фразы. Генька первым поднял голову.
— Уже? — удивился учитель.
— А что возиться-то?! — Генька победно глянул на Витю и Олю. — Быстрота и натиск — девиз мушкетеров!
Николай Филимонович покачал головой:
«Опять хвастает… И сколько самомнения! Ну, наверно, Оля и Витя устроят ему баню за такие речи».
Но ребята молчали.
«Да, кажется, я чего-то недоглядел, — подумал Николай Филимонович. — Может, и их заразила лихость Геннадия? Может, и они думают, что уже все постигли, все превзошли?»
Он задумался, потом решительно заявил:
— Вот что, ребята. Считайте, что меня нет…
— Как это — нет? — изумилась Оля.
— Нет — и точка! Ну, исчез, уехал. Или — болен. На месяц я выключаюсь из поисков. Будете сами…
— Совсем сами? — растерянно протянула Оля.
— А что?! Зря я весь прошлый год учил вас следопытской премудрости?! Теперь можете и сами. Хватит водить вас на помочах…
Ребята молча переглядывались. Сами… Это было так неожиданно!.. И смогут ли они?!
— А кстати — что такое «помочи»? — смущенно спросила Оля.
— Помочи? — учитель засмеялся. — Это шлейки. У маленьких мальчиков на коротких штанишках. А «водить на помочах» — значит, водить за шлейки — ну, направлять, подстраховывать.
— Так вот, — Филимоныч поднялся со стула, — ровно месяц. Ни о чем меня не спрашивать, даже по телефону не звонить! Ясно? — И он вышел из учительской.
Глава 4
Генька шел домой. Шел хмурый. Тихонько насвистывал себе под нос:
Почему-то вспоминалось, как отец, задумавшись над каким-нибудь особенно мудреным черепком, привезенным с раскопок, бормотал: «Я знаю только то, что ничего не знаю». Так, кажется, какой-то древний грек выразился. Тому, может, и простительно: все-таки до нашей эры жил. А сейчас? Обидно…
Генька снова засвистел про то, что надо быть спокойным. И зря баранку не крутить. Но спокойствие не приходило.
Как назло, он еще Тишке натрепал. Тот позвонил из интерната, похвастал первой пятеркой — обычно он на тройках скакал, — и Генька тоже ему выдал: «Опять ищем! Опять я — звеньевой!»
«Звеньевой, а ничего придумать не может! Вот так ария Хозе из оперы Визе!»
Генька снова тихонько засвистел.
«Что же придумать? К генералу? Нет, неловко. В музей? Но ведь Олег Лукич все рассказал. Хотя…»
Генька вспомнил окончание разговора с отставным артиллеристом:
«Я здесь человек новый. Модель без меня делали. По фотографии».
А откуда фотография? Из какого источника? Вот то-то и оно! Об этом Генька не спросил. А может быть, там еще что-нибудь есть? Ведь Филимоныч всегда твердит: «Каждый источник надо исчерпать до дна». Ну что ж, черпать, так черпать!