Англичанка ничего не сказала. Только вздохнула. Была она крикливая, но добрая — все ребята это знали.
После шестого урока к Геньке подскочила встревоженная Оля.
— Тебя Вася Коржиков зовет. Живо!
— А зачем?
Оля пожала плечами.
Генька молча поглядел на нее: неужели Нелли Артуровна?.. Все-таки накляузничала? Вот это уж нечестно: ведь он обещал…
В пионерской комнате, кроме Васи Коржикова, был еще Яшка Гиммельфарб.
— Ну, рассказывай, — сказал Вася.
— О чем? — Генька держался настороженно.
— О «Большой Берте».
«А! — Генька сразу повеселел. — Значит, это не англичанка…»
Кратко доложил о пушке.
— А вот этот гражданин, — сказал Вася Коржиков и мотнул головой в сторону Яшки. — Просится — куда? — к вам в звено. Он тоже хочет «Большую Берту»…
— Да! — выкрикнул Яшка. — А почему только они, трое? Все самое интересное — они. В прошлом году — Рокотов. Сейчас — «Берта»…
— Ну, как? — спросил Вася Коржиков. — Берете?
Генька покачал головой.
— Вот! — крикнул Яшка. — Я ж говорил! Эгоцентисты!
— …центристы, — усмехаясь, поправил вожатый.
— Именно! — крикнул Яшка. — Все сами, все себе!
— Мы уже это… сработались, — сказал Генька. — Да и зачем четвертый? Тут дела не так много…
Вася Коржиков обрадовался:
— Значит, тебе кадров хватит? Ну и красота! А я думал, придется другие звенья — что? — оголять. И вообще, — он повернулся к Яшке, — чего ты скачешь, как блоха? Тебе что поручили? Оформлять «Крокодиленка»! Действуй и не рыпайся!
— Ладно, — пробормотал Яшка. Повернулся к Геньке и добавил: — А все-таки ты эгоцентист! Трист! Вот!
Витя сидел у окна, то и дело тревожно поглядывая на отца. Тот лежал в кровати. Лицо его — землистое, поросшее сероватой щетиной, с глубокими провалами глазниц — казалось неживым.
«Спит, — успокаивал себя Витя. — Просто спит…»
Но лежал отец так неподвижно, и голова как-то странно откинута — подбородок задрался кверху…
Витя на цыпочках подошел к кровати, прислушался.
Из горла отца вырывалось тяжкое бульканье. Будто что-то клокотало у него там, внутри…
Витя снова сел к окну. «Что же придумать?»
Опять виделся ему начальник почтового отделения, маленькая кругленькая женщина.
— Тебе что, мальчик? — спросила она.
— Нельзя ли… Разносить письма, газеты… Ну, и все прочее…
— Паспорт? — потребовала кругленькая.
Витя пожал плечами.
— Без паспорта не берем, мальчик. Подрасти, потом придешь.
…Обидно. Работа не трудная; обежал лестницы, и порядок. Витя уже рассчитал: до школы вполне успеет сделать такую пробежку. И после школы. А деньги — маме.
Нет, мать не жаловалась. Но Витя-то не дошкольник. Сам понимает. Отец все хворает. Раньше штамповал значки. Вот и станочек — из инвалидной артели привезенный. А теперь, вот уже больше месяца, станочек задернут чехлом. И сколько еще простоит так?.. А на отцову пенсию да мамин заработок не очень-то разгуляешься.
«Паспорт!» — передразнил начальницу Витька.
Будто без паспорта газеты мимо ящика сунешь.
Долго сидел у окна. Сторожем пойти? А что? Ночным сторожем! Сидишь себе с ружьем, дремлешь. Не все одно, где дремать? Дома или в каком-нибудь магазине? Или на складе? Впрочем, сторожу, кажется, спать не положено? Тогда можно по-другому! Ночью в магазине уроки зубрить, а днем, после школы, отсыпаться.
«Нет, не выйдет, — нахмурился Витька. — Опять паспорт потребуют».
Перебрал еще несколько работ. Не возьмут.
Взгляд его упал на станочек. Маленький станочек, прикрытый чехлом. Вспомнил, как отец ловко совал в станочек обрезки латуни. Трак-трак! И выскакивал готовый значок! Трак-трак! Еще значок!
«Эврика! — вдруг вскочил Витька. — Ура»!
А в самом деле… Пока отец хворает… Ну конечно!.. Витька будет сам ходить в промкомбинат. Получит металлические обрезки. Сам отштампует значечки. Сам отнесет. И удобно. Как свободные полчаса — трак-трак! Как устал от уроков — вот, вместо разрядки — трак-трак! Трак-трак!..
Глава 6
Сразу после школы Витя помчался за обрезками латуни. Но его ждала неудача. На промкомбинате затерло с сырьем.
— Весь лимит выбрали! — отрезал завскладом, однако увидев Витино огорчение, смягчился: — В четверг приходи…
До четверга было еще три дня.
«Ну что ж, — решил Витя, — Пока займусь снимком. Неужели ничего… Совсем ничего нельзя сделать? А что если в редакции спросить, в «Заре»? Может, посоветуют?»