— Окулов? У нас такого не водилось. Это, видать, из тех…
Витька насторожился.
— Из каких?
— Ну, которых мы встречали. Из физкультурного института… Они в глубинку ходили… Ну, в глубинную разведку. И про немцев все знали наскрозь. Боевые были парни!
Генька мигом забыл о приборах. Вот оно: то самое! Боевые парни! Герои! И не один!
— Как же их найти? — воскликнул он. Василий Дмитриевич вздохнул:
— Побило их всех потом…
— Когда потом?
Неожиданно Кубарев рассердился:
— Когда! Когда! Это уж к вашей карточке касательства не имеет. И вообще… Заболтался я с вами. Прокатились — и привет!
Он резко затормозил.
Вылезая из кабины, Витя задал последний вопрос:
— Неужели их всех?.. До одного… Побило?
— Говорили — всех. А так ли… — Кубарев пожал плечами.
Глава 9
Оля смотрела на Тишку и глазам своим не верила.
Полгода, всего полгода они не виделись. Но как изменился Тишка!
Неужели это тот самый угрюмый, как сыч, парнишка, который — подумать только! — до пятого класса даже в кино — и то ни разу не был? Грех, мол. Тот затюканный Тишка, который и рот-то почти не раскрывал: не сболтнуть бы чего?!
А теперь перед Олей сидел совсем другой паренек. Неторопливо и обстоятельно рассказывал о своем интернате.
Было часов шесть вечера. А ребят на свой день рождения Оля звала к семи. Тишка что-то спутал и пришел первым. Впрочем, оно и лучше. Потом, когда все соберутся, какой уж разговор?!
Оля рассказала Тишке о «Большой Берте». Многое он уже знал: поздними вечерами, когда воспитанники готовились ко сну, тайком пробирался в пустую канцелярию и по телефону досыта беседовал с Генькой.
Вскоре стали приходить ребята. Все из Олиного класса. Все нарядные и все с подарками. И каждый, входя, удивлялся. Столы всех братьев из углов комнаты были сдвинуты на середину и покрыты одной огромной скатертью. Как бы один длиннющий стол.
А из второй комнаты — той, которая была похожа то ли на больничную палату, то ли на общежитие, — три кровати были вынесены в коридор, а остальные четыре сложены одна на другую. Комната стала большой, пустой и гулкой, как зал. Танцзал.
Генька вошел, провозгласил:
— Внимание!
Достал из кармана что-то длинное, узкое, аккуратно завернутое в бумагу и перевязанное цветной тесьмой.
— Ой, что это?! — воскликнула Оля.
— Разверни…
Оля осторожно разрезала тесемку. И ахнула.
Кинжал! Старинный медный кинжал! Тот самый, которому восемьсот лет. Который не просто кинжал, а памятник…
Генька! — Оля даже испугалась. — Ты… у отца.
— Ну что ты?! — Генька обиделся. — Все согласовано. Владей! Тебе же нравилось?
Нравилось?! Слабо сказано! Оля тут же положила кинжал на свой стол, на самое видное место.
Витя пришел, когда все уже были в сборе. Вытащил из пальто скатанный в трубку большой лист бумаги. С него свисала на длинном белом шнуре огромная сургучная печать.
— Королевский указ! — объявил Витя,
Витя повернул другой стороной висящую на шнуре печать. На обороте была нарисована смешная девчоночья рожица с высунутым языком.
Все громко захлопали.
Витя добавил:
— Ученые установили… Человек за всю свою жизнь… двадцать три года спит… шесть лет ест… и четырнадцать — разговаривает… Оле всего четырнадцать… А весь лимит… уже истратила… Придется нашей старушке… весь остаток жизни… молчать в тряпочку!
Все снова захлопали. Витя смущенно улыбнулся. А потом замолчал и до конца вечера не раскрывал рта.
Гости пили чай, играли в «знаменитости», пели веселую песенку:
…Когда стали расходиться, Витя подошел к Геньке:
— Погоди… Надо поговорить… — и тронул за локоть Тишу. — Ты тоже… погоди.
Оля обрадовалась:
— Вот хорошо! Не люблю, когда все сразу убегают. Пошли на диван.