— Стучите, стучите! Дома они, сама видела. Не слышат, наверно.
— Уже минут пять стучу, — сердился шофер. — Что же это они? Вызвали такси, а сами уснули?
— Подождите! — крикнула Дина шоферу, — я сейчас!
Она открыла калитку, которую мог открыть только человек, знающий все ее секреты, и вошла во двор.
Она пробежала по узкой тропке меж зарослей высокой густой травы, которую все называли почему-то вениками, к окну Веркиной кухни. Подоконник был низкий, окно большое — в него можно было входить, как в дверь.
Окно было закрыто.
Дина постучала, но никто не ответил. Дина постучала еще раз, подождала, снова никто не ответил. Дина постучала сильнее.
— Эй! — крикнула она. — Вера! К вам такси приехало! Вы спите, что ли?
Окно внезапно распахнулось, чьи-то руки втянули Дину в кухню, и окно снова закрылось.
— Ой! — испугалась Дина, оказавшись в полутемной кухне.
— Тш-ш! — зашипели на нее. — Тише!
Когда глаза немного отвыкли от солнечного света и привыкли к полутьме кухни, Дина увидела возле себя Веркину мать, тетю Тосю. Она была в плаще, в шляпке, у ее ног стоял чемодан.
— Что случилось? — удивилась Дина. — Вас такси у ворот дожидается! Давно уже! Слышите: стучит.
— Тш-ш! — снова зашипела тетя Тося и зажала Дине рот ладонью в нитяной перчатке. — Тш-ш! Ну что ты кричишь?
— Там такси у ворот.
— Знаем, что такси! — сердито заговорила тетя Тося. — Знаем! И уж если не открываем дверь, значит, так надо. Поняла?
— Ага, — сказала Дина, хотя на самом деле ничего не поняла. — А где Вера?
— Да здесь я! Здесь! — жутким шепотом откуда-то из темного угла ответила Верка. — Здесь я, не кричи. Не уезжает такси, да?
В Веркиных глазах, очень больших и очень вытаращенных, был таинственный ужас. И вообще все было таинственно: и полумрак в кухне, и тишина в квартире, и Веркины вытаращенные глаза.
— Пойду, посмотрю в щелку, — сказала тетя Тося шепотом, тоже очень таинственным, и ушла в комнату.
— Понимаешь, — зашептала Верка, когда мать ушла. — Мы на вокзал вещи перевозим. Вызвали такси, а потом папа с дядей Петей договорился — дядя Петя на своей машине бесплатно все перевезет. А этот взял и по вызову приехал! А папа с дядей Петей нас и с вещами, и с машиной за углом дожидаются… А он взял и приехал. Теперь мы в осаде!
— Так скажите ему, чтоб не ждал! Он ждет!
— А за вызов платить, да? — спросила Верка. — А с какой стати, раз мы не едем? Ведь правда?
— Нашла свой фикус? — сквозь зубы спросила Дина.
— Нашла. Вон он, на подоконнике.
— Это Лелькин.
Она не знала, чей это фикус — Лелькин ли, Веркин ли, просто ее стало мучить непреодолимое желание сцепиться с Веркой.
— Что ты, Чижикова! Лелька не фикус приносила, а пальму. Финиковую.
— Все равно Лелькин!
— Тш-ш-ш! — замахала Верка руками. — Не говори так громко.
— Значит, ты уедешь? Совсем?
— Не знаю еще. Обстановка покажет. Мама говорит, месяца через два она покажет. Пока папа поедет. Его в Пензу переводят.
В кухню вернулась мать на цыпочках и сказала:
— Все. Больше ждать не можем. Будем прорываться.
— Прорываться? — испугалась Верка. — А как?
— Просто выйдем и просто пойдем. Бери чемодан. Идемте, девочки!
— Постойте! — крикнула Дина. — А как же он?
— Шут с ним. Постоит, постоит и уедет.
Первой в окно полезла Верка с чемоданом. Чемодан был тяжелый, и она застряла на подоконнике. Тете Тосе пришлось выпихивать во двор сначала чемодан, потом дочь. Тишине и таинственности сразу пришел конец.
Пока тетя Тося, просунув снаружи руку в форточку, закрывала окно, Верка говорила Дине:
— Думаешь, он пострадает? Ни капельки! Он с кого-нибудь сдерет лишнее и все убытки вернет. Они все такие. Правда?
— Почему ты все время спрашиваешь: «правда, правда?», — рассердилась Дина. — Сама все время говоришь неправду и хочешь, чтобы с тобой соглашались!
— Идем! — мать дернула Верку за руку, и они двинулись к калитке.
— Подождите! — крикнула Дина. — А он?
Тетя Тося обернулась и сердито махнула на Дину рукой.
— А он?!
Они подошли к калитке и, втянув голову в плечи, вышли на улицу. Шофер за калиткой что-то спросил их. Они ответили, уходя, и все стихло.
Сейчас он войдет во двор, и Дине придется сказать ему правду. А правду говорить не хотелось. Не хотелось, чтобы он знал, что тетя Тося и Верка его так бессовестно обманули. Не хотелось! Было стыдно. Не только за Верку, которую прошляпили, а вообще стыдно.