К вечеру у нее поднялась температура. Мать позвала Алексея Николаевича. Он выслушал Дину и сказал, что ничего страшного нет, но нужно полежать.
Дина разделась и легла в постель, а мать села возле нее и все пыталась заглянуть ей в глаза. И взгляд ее был тревожен. Дина прикрыла глаза ресницами, но мать все равно смотрела на нее. Дина закрыла их ладонью, но мать все равно смотрела…
А потом ушло солнце, и пришла долгая тяжелая ночь. За окном гудел ветер, и на стене раскачивался прямоугольник света, словно солнечный зайчик, пущенный чьей-то дрожащей рукой. И потолок комнаты, утонувший в темноте, казался черной пропастью.
Он жив! И может быть, он совсем не такой, каким описала его мать. Может быть, он такой, как Верка! Конечно, такой! Иначе он не бросил бы их!
Так бывает. Дина слыхала. И читала. Отцы бросают детей, а матери лгут детям, говоря, что отцы их погибли на войне. Лгут, чтобы дети думали, что люди хорошие. Так же, как солгала сегодня Дина шоферу такси…
Светлый прямоугольник на стене продолжал раскачиваться, время от времени освещая этажерку и лежащие на ней книги. Они тоже предали Дину в тот день, когда укрыли портрет Ивана Чижикова.
Ветер гудел за окном, и потолок комнаты тонул в темноте… Но, оказывается, не только страшные мысли приходят в голову ночью! Оказывается, ночью иногда приходят и другие мысли! Очень дельные, правильные мысли!
Такие, как эта!
Дина поднялась с постели, нашарила на столе спички и осторожно, чтобы не разбудить спящего Андрея, стала на край дивана, потянулась к карте, висящей на стене. Чиркнула спичкой…
Вот она, красная линия железной дороги, убегающая на северо-запад, к дремучим партизанским лесам…
— Дом подожжешь, — вдруг негромко и совсем не сонно сказал Андрей.
Дина вздрогнула, уронила погасшую спичку.
— Ты не спишь?
— Сплю, — ответил он грубовато и резко повернулся лицом к стене.
Дина отошла от дивана, на цыпочках подошла к кровати матери.
— Мама, — позвала она тихо. — Мама!
Мать проснулась.
— Что? — тревожно спросила она. — Ты что, Дина?
— Я не поеду в Брыковку. Можно?
Она попросила об этом в последний раз. В последний! И не ее вина, что мать и на этот раз ответила:
— Поедешь. Спи.
— Ну, смотрите! — про себя сказала Дина, чувствуя, как что-то холодное входит в грудь, словно сердце начинает леденеть. — Ну, смотрите, если это — правда!
Поезд остановился где-то на втором пути. Они с Лелькой опаздывали. Сначала они бежали вверх по лестнице, потом по длинному железному мосту над вагонами, потом снова по лестнице — вниз.
— Ведь надо же ей сказать! Надо! Ну, что же я? — в отчаянии шептала Дина, еле поспевая за Лелькой, тащившей свой фанерный чемоданище.
— Подожди, Леля! — глухо попросила ее Дина. — Подожди! Пожалуйста!
— Не дам! — отозвалась Лелька и прижала чемоданище к животу. — Еще надорвешься!
— Подожди! — крикнула Дина.
— Ничего, ничего, — не останавливаясь, на ходу подбодрила ее Лелька, — сейчас добежим!
— Подожди!
— Сейчас, сейчас!
— Я не еду, Лелька!
— Ну да! — не оборачиваясь, ответила Лелька.
— Я не еду! У меня билет на другой поезд!
Лелька остановилась и чуть не выронила чемодан.
— Вот, — Дина вынула билет, — видишь? Совсем на другой…
Лелька беспомощно затопталась возле Дины, глядя на нее широко раскрытыми от изумления глазами.
— Не понимаю!
Ее толкали, задевали бегущие к вагонам пассажиры, она только крепче прижимала к животу ручку чемоданища.
— Не понимаю!
В Лелькиных глазах было отчаяние.
— Я же сказала тебе: я еду в другое место! Мне нужно! Понимаешь? Очень нужно. Очень! Очень! Очень!
— Все равно ничего не понимаю! А как же билет?
— Пусть пропадает. Я тебе деньги потом отдам, когда приеду.
— А куда ты?
— Потом скажу.
— А зачем?
— Тоже потом! Не спрашивай сейчас, Лелька! Не могу! Потом!
— А что же я тете Шуре скажу?
— Ничего не скажешь — ты ее не увидишь. Ты же в Брыковку уезжаешь.
— А что я ей напишу?
— Ничего не пиши. Я через неделю вернусь.
— А куда ты?
— Я же сказала, Лелька! Потом! А если кому проболтаешься, буду, всю жизнь ненавидеть! Это поняла?
Жестоко было говорить это Лельке. Самой дорогой, самой смешной, самой бестолковой…
— Лелечка, ты поняла?
— Поняла! Только я тогда тоже не поеду! Зачем она мне, эта Брыковка? Я с тобой!
— Со мной нельзя! Ты поедешь в Брыковку!