— Я… я… Меня Мария Александровна просила журнал отнести… Я… я… Вот положила его…
Петр Тимофеевич посмотрел на журнал и кивнул головой.
— Хорошо. Ступай.
Тоня пробкой вылетела из учительской.
А промокашка так и осталась в журнале. Как раз между теми двумя страницами, на которых вверху крупным почерком Валентины Николаевны выведено: «Немецкий язык».
Ну и пусть! Пускай Валентина Николаевна полюбуется на себя. Будет знать в следующий раз, как ни за что ни про что людям двойки ставить.
Дома Тоня с горестным видом протянула матери дневник.
Мама расстроилась:
— Двойка! По немецкому!
— Мамочка, самое честное-расчестное слово, что она ко мне придирается! Ведь на прошлом уроке вызывала, а сегодня взяла и опять вызвала! Это она нарочно, чтобы мне двойку поставить! — Тоня всхлипнула.
Мама погладила Тоню по голове.
— Ну что ты, доченька! Стоит ли плакать из-за этого! Ну, подумаешь — двойка! Исправишь. Первый раз, что ли.
Тоня снова всхлипнула:
— Я ей на следующем уроке так и скажу: «Вы ко мне придираетесь». Она ко всем придирается, а ко мне больше всех…
— Ну, если хочешь, я скажу папе — он пойдет в школу, поговорит с директором.
— Скажи. А то она меня скоро совсем съест… — прошептала Тоня сквозь слезы.
Поздно вечером, уже лежа в постели, Тоня слышала, как за стеной мать и отец о чем-то долго спорили. Отец то и дело повышал голос, и до Тони доносилось:
— Придирается?.. Уроки надо учить!..
Мама же говорила негромко, спокойно и неторопливо. Потом отец замолчал. Значит, мама все-таки победила!
Тоня перевернулась на другой бок и спокойно уснула.
На следующий день за несколько минут до звонка на последний урок кто-то сообщил новость: урока немецкого языка не будет — Валентина Николаевна не придет.
— Заболела! По домам, детки! Ура! — развеселился кто-то.
Клава Карпова бросилась к двери, плотно прихлопнула ее и, повернувшись к классу, авторитетно заявила:
— Всем оставаться на своих местах до моего возвращения, — и ушла выяснять обстоятельства.
Она вернулась минут через десять. Вошла и молча остановилась посреди класса.
Все поняли сразу: что-то случилось.
Клава несколько секунд беззвучно шевелила побелевшими губами, а когда, наконец, заговорила, то узнали, что несколько дней назад где-то на востоке страны, в горах, произошел снежный обвал, и начальник находившейся в это время в горах геологической партии Сергей Петрович Рязанцев — сын Валентины Николаевны — погиб…
— Погиб?!
…Из-под шкафа, стоящего у стены, бесшумным комочком выкатилась мышь и повела острой мордочкой по сторонам, удивляясь тишине. В другое время ее появление вызвало бы бурю восторга.
— Что ж, по домам, что ли, — нерешительно начал Кузнецов. — Ведь не придет.
На него зашикали.
Но Валентина Николаевна пришла.
Вошла она в класс как-то боком, прижав к груди классный журнал, позабыв снять в гардеробной шляпку с маленьким черным пером, сгорбленная, постаревшая.
Она молча кивнула головой бесшумно поднявшимся со своих мест ученикам, села за стол, торопливым движением раскрыла журнал и вызвала к доске Кувшинова.
Любой в классе согласился бы получить завтра по двойке на каждом уроке, лишь бы только сейчас Кувшинов ответил хорошо урок по немецкому языку. А Кувшинов, как обычно, начал спотыкаться на каждом шагу и плести чепуху. Ну, зачем она вызвала сегодня Кувшинова, который редко-редко получал по немецкому хорошую отметку! Вызвала бы отличника Фролова или Клаву Карпову.
В переводе, сделанном Кувшиновым, не было ни одной правильной фразы, а Валентина Николаевна не поправляла его. Она сидела, уставившись неподвижным взглядом в одну точку на раскрытую журнальную страницу и время от времени кивала головой: «Правильно. Правильно».
Кувшинов кончил отвечать и замолчал. В классе наступила тишина, страшно было даже пошевельнуться: а вдруг парта скрипнет. Внезапно кто-то громко ахнул. Все обернулись в сторону Малинкиной. Нашла время ахать! Уколола, наверно, пером палец.
Валентина Николаевна встрепенулась, провела рукой по лбу, потом медленно поднялась из-за стола и, оставив на столе портфель и раскрытый классный журнал, вышла из класса.
Несколько секунд все молчали, потом разом зашумели, заговорили. Кто-то вскочил и побежал вслед за Валентиной Николаевной. А Тоня неподвижным взглядом, не отрываясь, смотрела в одну точку, туда же, куда только что смотрела и Валентина Николаевна, — на раскрытую журнальную страницу, где лежала маленькая розовая промокашка.