Выбрать главу

Карикатура

У будки телефона-автомата, кажется, уже стояла очередь, и какая-то сердитая тетенька стучала пальцем в стекло и громко кричала, что если я сию же минуту не вылезу из будки, то она позовет милиционера, потому что я торчу в будке уже пятнадцать минут и не иначе как ломаю аппарат.

Но я не ломал аппарат. Я убеждал папу пойти к директору нашей школы и попросить, чтобы меня не сажали за одну парту с Нинкой Пестриковой. Папа сказал, что в школу он не пойдет и что если меня сажают с Пестриковой, то, значит, это нужно.

Тогда я закричал, что у него, у папы, в конце концов нет никакого мужского достоинства — вот и все! Он засмеялся и повесил трубку.

После этого мне пришлось вылезти из будки.

Еще было бы полбеды, если бы меня посадили с какой-нибудь другой девчонкой, а то ведь с Нинкой Пестриковой! С той самой Нинкой Пестриковой, членом редколлегии стенгазеты и самой вредной девчонкой в нашем классе, которая на меня уже три карикатуры собственноручно в газете нарисовала. Все из-за того, что я принципиально отказался оформлять эту самую стенгазету (я рисую лучше всех в классе и даже в прошлом году на районной выставке детского творчества премию получил). А отказался я потому, что не хочу быть под началом у девчонок. У нас в классе все начальство девчачье: председатель совета отряда — девчонка, староста класса — девчонка, все звеньевые — девчонки, и редактор стенгазеты Тоська Пушкарева — тоже девчонка. Если бы меня выбрали редактором, тогда я, пожалуй, согласился бы. Но они не захотели, чтобы я был редактором, и сказали, что без меня обойдутся.

Ладно. Пусть обходятся. Только пока что-то плохо обходятся. Как поместят в газете, в отделе «Сатира и юмор», на кого-нибудь карикатуру, так весь класс от хохота помирает. Не над карикатурой смеются, а над редколлегией. То ли человека нарисовали, то ли черепаху какую-то, то ли паровоз — не разберешь. Все смеются, а Нинка Пестрикова вот-вот разревется: рисовала-то она.

И вот теперь мне с этой самой Нинкой за одной партой сидеть. Сегодня Георгий Васильевич, наш классный руководитель (после того, как меня третий раз выгнали из класса за разговоры во время уроков с Димкой Тимошиным — соседом по парте), сказал:

— Тимошин и Пестрикова! Завтра вы поменяетесь местами.

Может, маму попросить, чтобы она сходила к директору?

Нет, ничего не выйдет. Я забыл, что мама еще в начале года сама Георгия Васильевича просила о том, чтобы меня с девочкой посадили. Что же делать?

Я думал-думал и, наконец, придумал. Встану завтра в шесть часов утра, приду в школу первым, займу свою парту, и когда Нинка придет, на свою нарту ее не пущу.

* * *

Я пришел в школу, когда на улице еще было темно. Школа стояла какая-то тихая, вроде как невеселая. Двери были закрыты изнутри. Я постучался, и мне открыла нянечка тетя Валя. Она что-то проворчала насчет того, что «люди ни свет ни заря являются, дома им, наверно, не сидится», но все-таки меня впустила. На темной лестнице я споткнулся и чуть не расшиб себе лоб. А когда поднялся на второй этаж, то увидел, что в нашем классе горит свет. Неужели вчера вечером потушить забыли?

Вошел я в класс и глазам не поверил. В классе была Нинка Пестрикова! Она сидела за партой, заткнув уши, перед нею лежал какой-то учебник, и она что-то зубрила.

Я, как ни в чем не бывало, сел на свое место, положил портфель на скамейку и грохнул крышкой парты. Нинка подняла голову и сказала, чтобы я не шумел. Подумаешь, раскомандовалась! Тоже — начальник! Я еще раз грохнул крышкой, потом стал нарочно шуметь — двигать парты, стучать ногами. Она уши еще крепче ладонями зажала и опять в свой учебник уткнулась.

Самое обидное то, что я в шесть часов встал, чтобы ее на свою парту не пустить, а она и не думает ее занимать!

— Слушай, Пестрикова! — говорю я ей. — Ведь тебе Георгий Васильевич велел с сегодняшнего дня со мной сидеть.

Она на меня посмотрела и говорит:

— А может быть, он забудет? Мне со своей парты уходить не хочется.

Зачем же я в шесть часов вставал?!

— Слушай. Пестрикова! Если только ты на мою парту попробуешь сесть, то увидишь, что тогда будет! На всю жизнь запомнишь!

И только я это сказал, как она вскочила, вытащила из парты свой портфель, собрала книги и преспокойно уселась рядом со мной.

Я сначала не нашел даже, что сказать. Сижу и молчу. А она книги на моей парте разложила и опять раскрыла учебник (теперь я увидел, что это была «География»).

— Пестрикова, — говорю я ей. — Пестрикова! Ты слыхала, что я сказал или нет? Убирайся отсюда!