Три дня, как на службу, Галия ходила в аэропорт, городскую милицию, на центральный телеграф. Сын ее бесследно исчез. Фотокарточку Эдика, переснятую и размноженную, разослали по многим городам — объявили розыск по всей стране.
На двенадцатый день после злополучного исчезновения — иностранца Икрамова, патлатого, грязного, исхудавшего, нашли спящим под базарным прилавком. Сторож вспомнил, что уже несколько дней подряд видел этого паренька шныряющим перед рядами. Он позвонил в милицию, и вскоре оттуда приехали на мотоцикле и доставили беглеца в отделение.
— Икрамов? Иностранец? — воскликнул капитан, взглянув на фотокарточку. — Ну-ну, приятно познакомиться!
На следующий день его привезли в детский дом и провели в канцелярию, где за столом сидел очкастый круглолицый человек и тонким голосом кричал в телефонную трубку. Дверь то и дело распахивалась, влезали любопытные ребячьи носы — мальчишки с косыми челочками, девочки в белых блузках и галстуках, все очень похожие друг на друга. Очкастый махал на них рукой, прося тишины. Но это на них не действовало, один за другим они прошли в канцелярию и обступили его, нетерпеливо глядя в рот. Эдик втянул голову в плечи и старался казаться меньше, чтобы не обращать на себя внимания.
Ребята слушали очкастого, видимо понимая, о чем идет разговор, потому что то и дело кричали:
— Мы уже были там!
— Не хотим больше!
Зажав трубку рукой, очкастый тихо спросил:
— А в лес поедете?
— Даешь!
— Поедем! — закричали мальчишки.
— А нас возьмут? — запищали девочки…
И тогда очкастый, приблизив трубку, сказал:
— В совхоз поедут старшие, а в лес двадцать человек.
Поднялся галдеж. Один кричал одно, другой другое, и никто не оглядывался на новенького детдомовца. Когда ребята с шумом повалили из канцелярии, Николай Васильевич пошел было за ними, но остановился перед Эдиком.
— А ты что здесь? Постой, постой! — Открыв ящик, он перелистал папку. — Икрамов? Из Ташкента? Мать знает? Сейчас дадим телеграмму, что жив и здоров. Есть хочешь?
— Не, — пробурчал Эдик. — Уже ел.
— Тогда иди погуляй. — Николай Васильевич открыл дверь и спросил у женщины, сидевшей за машинкой: — Где Вениамин Владимирович?
— В мастерских.
— Вернется, скажите, чтобы забрал к себе новенького. Нет, лучше сам пойди в мастерские, поищи Вениамина Владимировича и скажи, что тебя определили в третий интернат.
Николай Васильевич спрятал папку в ящик стола и, подозрительно блеснув очками, спросил:
— Будешь бегать?
Эдик молчал, насупившись. Хотя не сказал ничего, все равно было ясно — убегу!
— Ну, бегай, бегай, держать не будем. Иди сперва поешь, а потом решай. — Николай Васильевич взглянул на часы. — С вокзала поезд уходит в семнадцать, через полчаса другой. Одним из них можешь уехать.
Директор ушел, оставив Эдика одного. За стеной мирно стучала машинка. В углу, за письменным столом, лежали свернутые трубкой стенгазеты, на стене, во всю ширь ее, размахнулась фотопанорама уральского города, с многоэтажными домами и заводскими трубами. На столе и подоконниках валялись книги, блокноты, карандаши, в пепельнице лежала денежная мелочь. Эдик ожидал встретить в детском доме все, что угодно, только не это. Доставленный сюда силой, он, оказывается, никому не был нужен, и теперь сидел в канцелярии, всеми забытый. Дважды открывалась дверь — заглядывала одна и та же девочка с тощей косичкой.
— Николая Васильевича нет?
Заглянув в третий раз, она бросилась в угол, нашла там чистый лист для стенгазеты и вылетела из канцелярии. Все так же равнодушно стучала машинка. Эдик встал, выгреб из пепельницы деньги, выглянул из-за дверей и прошел по гулкому пустынному вестибюлю. На стенах висели фотографии: ребята у автобуса на фоне белого красивого дома, клумбы и фонтаны; ребята на морском пляже, в кипарисовой аллее; ребята на Красной площади, у Мавзолея; взбираются по скалам, обвязавшись канатом; в лодках с парусами. Эдик смотрел и не понимал, откуда и зачем попали сюда эти фотографии и какое все это имеет отношение к детскому дому. «Ерунда», — подумал он, подтянул штаны и вышел во двор. Он презрительно оглядел огромную территорию детдома — четырехэтажные дома, асфальтовые дорожки, старое здание монастыря с березками на крыше, газоны с цветами, фруктовые деревья. У автобуса суетились мальчишки, передавая в двери и окна ящики, мешки, телогрейки, топоры. За рулем сидел шофер в кепочке набекрень. Очень подозрительный шофер, какой-то ненастоящий, наверно, из воспитанников. На спортивной площадке, огороженной проволочной сеткой, играли сразу в футбол и баскетбол. Малыши из брандспойта поливали клумбы и деревья. И никому не было дела до новичка.