Спасения не было: меня ожидала верная смерть — и не в волнах морских, потому что море было спокойно, а от голода. Правда, на берегу я нашёл черепаху, такую большую, что еле мог поднять её, и взял с собой в лодку. Был у меня также порядочный запас пресной воды — я захватил самый большой из моих глиняных кувшинов. Но что это значило для жалкого существа, затерявшегося в безграничном океане, где можно проплыть тысячу миль, не увидев признаков земли!
О своём пустынном, заброшенном острове я вспоминал теперь как о земном рае, и единственным моим желанием было вернуться в этот рай. Я страстно простирал к нему руки.
— О пустыня, даровавшая мне счастье! — восклицал я. — Мне уже никогда не увидеть тебя. О, что со мной будет? Куда уносят меня беспощадные волны? Каким неблагодарным я был, когда роптал на своё одиночество и проклинал этот прекрасный остров!
Да, теперь мой остров был для меня дорог и мил, и мне было горько думать, что я должен навеки проститься с надеждой вновь увидеть его.
Меня несло и несло в беспредельную водную даль. Но, хотя я испытывал смертельный испуг и отчаяние, я всё же не поддавался этим чувствам и продолжал грести не переставая, стараясь направить лодку на север, чтобы пересечь течение и обогнуть рифы.
Вдруг около полудня потянул ветерок. Это меня ободрило. Но представьте мою радость, когда ветерок начал быстро свежеть и через полчаса превратился в хороший ветер!
К этому времени меня угнало далеко от моего острова. Поднимись в ту пору туман, мне пришёл бы конец!
Со мною не было компаса, и, если бы я потерял из виду мой остров, я не знал бы, куда держать путь. Но, на моё счастье, был солнечный день и ничто не предвещало тумана.
Я поставил мачту, поднял парус и стал править на север, стараясь выбиться из течения.
Как только моя лодка повернула по ветру и пошла наперерез течению, я заметил в нём перемену: вода стала гораздо светлее. Я понял, что течение по какой-то причине начинает ослабевать, так как раньше, когда оно было быстрее, вода была всё время мутная. И в самом деле, вскоре я увидел вправо от себя, на востоке, утёсы (их можно было различить издалека по белой пене волн, бурливших вокруг каждого из них). Эти-то утёсы и замедляли течение, преграждая ему путь.
Вскоре я убедился, что они не только замедляют течение, а ещё разбивают его на две струи, из которых главная лишь слегка отклоняется к югу, оставляя утёсы влево, а другая круто заворачивает назад и направляется на северо-запад.
Только тот, кто знает по опыту, что значит получить помилование, стоя на эшафоте, или спастись от разбойников в ту последнюю минуту, когда нож уже приставлен к горлу, поймёт мой восторг при этом открытии.
С бьющимся от радости сердцем направил я свою лодку в обратную струю, подставил парус попутному ветру, который посвежел ещё более, и весело понёсся назад.
Около пяти часов вечера я подошёл к берегу и, высмотрев удобное местечко, причалил.
Нельзя описать ту радость, которую я испытал, когда почувствовал под собой твёрдую землю!
Каким милым показалось мне каждое деревцо моего благодатного острова!
С горячей нежностью смотрел я на эти холмы и долины, которые только вчера вызывали тоску в моём сердце. Как радовался я, что снова увижу свои поля, свои рощи, свою пещеру, своего верного пса, своих коз! Какой красивой показалась мне дорога от берега к моему шалашу!
Был уже вечер, когда я добрался до своей лесной дачи. Я перелез через ограду, улёгся в тени и, чувствуя страшную усталость, скоро заснул.
Но каково было моё изумление, когда меня разбудил чей-то голос. Да, это был голос человека! Здесь, на острове, был человек, и он громко кричал среди ночи:
— Робин, Робин, Робин Крузо! Бедный Робин Крузо! Куда ты попал, Робин Крузо? Куда ты попал? Где ты был?
Измученный продолжительной греблей, я спал таким крепким сном, что не сразу мог проснуться, и мне долго казалось, что я слышу этот голос во сне.
Но крик назойливо повторялся:
— Робин Крузо, Робин Крузо!
Наконец я очнулся и понял, где я. Первым моим чувством был страшный испуг. Я вскочил, дико озираясь, и вдруг, подняв голову, увидел на ограде своего попугая.
Конечно, я сейчас же догадался, что он-то и выкрикивал эти слова: точно таким же жалобным голосом я часто говорил при нём эти самые фразы, и он отлично их затвердил. Сядет, бывало, мне на палец, приблизит клюв к моему лицу и причитает уныло: «Бедный Робин Крузо! Где ты был и куда ты попал?»