К тому же в столе у старшины Тараканова лежала секретная бумага со странным названием «ориентировка». В этой бумаге было написано, что на свете появился мошенник с чёрными усами, который продаёт пса за поросят. И вот теперь старшина Тараканов глядел на Васю, радостно понимая, что он этого мошенника поймал.
— Так ли всё было, как рассказывает гражданин Курочкин?
— Всё было наоборот.
— Знаешь что, — сказал старшина, ослепляя Васю кокардой. — Ты лучше чистосердечно признайся, положа руку на сердце.
— Да я чистосердечно, — ответил Вася, кладя руку на сердце. — Это сам Курочкин был с усами. У меня-то они не растут.
— А это что? — спросил Тараканов, указывая Васе под нос.
— Это не усы, — напугался Вася, — это от шубы отстрижено!
Вася подёргал за усы, и они отвалились.
— Так-так, — насмешливо сказал старшина, — а в мешочке у вас что?
— Матрос, — пришибленно ответил Вася.
— Ну-ка, поглядим, что за матрос.
Присев на корточки, старшина развязал верёвку.
Матрос вылез из мешка. Он встряхнулся как следует, окутавшись на миг облаком пыли.
— Ишь ты! — сказал старшина и ткнул Матроса пальцем. — В мешок залез!
Матрос огрызнулся — и палец милицейский налился кровью.
И тут Матрос получил такого пинка, что у него из глаз искры посыпались. Разбрызгивая эти искры и завывая, он вылетел в дверь и, как рыжее лохматое колесо, укатился куда-то в сторону железнодорожного депо.
Глава 12
Дело пошло быстрее быстрого.
У Васи отобрали усы и мешок, сунули всё это в несгораемый шкаф и замкнули секретным ключом. Потом строго взяли за плечо и отвели в какую-то мрачную комнату.
— Посидишь, — сказали и заложили дверь засовом.
Вот как повернулось дело. Никак не думал Вася, когда приклеивал усы, что это его погубит. Никак не думал, что зря сажает Матроса в мешок. Печальный стоял теперь Вася посреди комнаты, узенькой, как шкаф-гардероб.
На деревянной лавке, которая тянулась вдоль стены, сидел человек с лицом неспелого цвета и что-то мычал. Вася не сразу понял, что человек поёт, но постепенно стал различать слова:
Вася поглядел в глаза певцу, но ничего особо сурового в них не увидел — так, серая муть, голубая чепуха.
— Ты кто такой? — спросил вдруг певец тяжёлым голосом.
— А ты? — насторожился Вася.
— Чего? Кто я такой? Да если я скажу, ты умрёшь от страха! Меня вся Тарасовка знает! Понял? Туши свет!
— А меня все Сычи знают.
— Туши свет! Меня Рашпиль знает! Я знаешь кто?
— Кто?
Тут человек, которого знала вся Тарасовка, наклонился к Васе и сказал таинственно:
— Я — Батон! Слыхал?
— Слыхал, — сказал Вася, хотя ничего подобного он раньше не слышал.
— То-то! — грозно сказал Батон. — Туши свет!
— А я знаешь кто?
— Кто?
— Я Вася Куролесов! Слыхал?
— Слыхал, — неожиданно сказал Батон и протянул руку. — Здоро́во!
Вася подал руку, и тут же Батон сжал её с оглушительной силой. Вася поднатужился и тоже крепко сжал батонскую руку. Тот ещё напрягся, и Вася поднадавил. Они жали руки с такой силой, что, окажись там, внутри рукопожатия, медный шарик, он бы, конечно, расплющился.
От напряжения рыхлое лицо Батона налилось кровью. Он был и вправду похож на большой белый батон, одетый в брюки. Живот его был кругл, а голова маленькая, как и полагается батону.
— Тебя за что взяли? — спросил он, отъединяя свою руку от Васиной.
— За поросят.
— Я тоже, помню, как-то на телятах погорел. А сейчас сижу по глупости: одному пинджаку рога посшибал.
— За что же? — спросил Вася.
— Он мне на ногу наступил.
Вася невольно поглядел на эту ногу и увидел, что нога очень крупная, в ржавых ботинках на микропоре. Подробно осмотрев ногу, стал Вася оглядывать комнату. Скучной оказалась комната: стены её окрашены были коричневой краской, а высоко под потолком вполнакала горела маленькая электрическая лампочка. Она немного помигала и потухла. И тогда Вася понял, что на улице уже вечер, целый день прошёл и принёс одни неприятности.
Стало совсем темно. Через узкое окошко не видно было ничего, чуть-чуть в нём серело, и слышен был какой-то невнятный шум и гудок далёкой электрички.