— Только попробуй! — пригрозил он. — Вентурус тебе задаст!
Дверь собора была на замке из-за хулиганья и вандалов. Но Эрскина это не остановило. Он вытащил нож, замок покорно щелкнул, дверь отворилась, и Эрскин вошел внутрь. Навстречу ему поспешил приземистый служка.
— Авария. Я электрик, — сообщил Эрскин служке. — По всему городу короткое замыкание.
И, не задерживаясь, размашисто прошагал дальше. Служка, может, и возразил бы, будь Эрскин пониже ростом, а так — побоялся. Говард ощутил, что жар, которым полыхает ухо, растекается по всему лицу. «Ну вот, сейчас снова будет как тогда в Городском совете», — подумал он и обреченно последовал за Эрскином между рядами стульев. Они миновали стайку дам, которые расставляли и прихорашивали цветы у церковной кафедры. Дамы встрепенулись, словно вознамерившись остановить Эрскина, но, осознав, какой он громадный, тут же принялись сосредоточенно восторгаться одной из лилий в букете. Эрскин двинулся дальше.
Торкиля отыскали в боковом приделе. Зная Торкиля и его нрав, Говард ожидал, что придел будет посвящен святому Торкилю, если, конечно, такой существует. Но нет, оказалось, это придел Уединенной Молитвы. Эрскин туда не вошел — замер у входа и с виноватой ухмылкой умостился в нише, которая очень кстати подвернулась у двери.
— Ты с ним лучше сам потолкуй, — шепнул он Говарду.
Тот ответил Эрскину подозрительным взглядом: знаем мы ваши коварные штучки! Эрскин напустил на лицо заискивающее выражение.
— Торкиль меня на дух не выносит, — объяснил он и ухватил за руку Катастрофу, чтобы она тоже не совалась к Торкилю.
Тут уж Говард окончательно убедился: Эрскин хочет втравить его в какую-то передрягу, но в какую именно, пока неясно. Он открыл кованую дверцу в боковой придел и двинулся вперед. Торкиль, казалось, не заметил появления Говарда. Он сидел на алтарных ступенях, облаченный в сутану, и, обхватив колени, понуро глядел в одну точку. Над ним со стен свисали знамена с надписями «Британский легион» и «Союз матерей». Надо же, удивился Говард, субботний вечер, а Торкиль сидит в тишине, вместо того чтобы играть музыку, петь и отплясывать в большой компании. Что-то не похоже на Торкиля! Говарду стало неловко: он понял, что Торкиль хочет побыть один.
Мысли Говарда переключились на то, что он вспомнил о шестерых братьях и сестрах, когда побывал в будущем. К одиночеству стремился не только Торкиль, но и Арчер, и Диллиан. Да и сам он, Вентурус, предпочитал обитать один-одинешенек в своем мраморном храме. Шик подпускала к себе кое-кого, но только подручных, которые были у нее на побегушках. Эрскина окружали его люди в желтых комбинезонах, но и они тоже были подручными. Выходило, что единственным, кто окружил себя равными и не страдал от одиночества, был Хатауэй, и то ему ради этого пришлось переселиться в прошлое. «Вот так семейка, — грустно подумал Говард. — Сидим как сычи, каждый сам по себе, шпионим друг за дружкой, а больше ни с кем не общаемся. Может, я и младенцем дважды становился вовсе не ради космического корабля? А просто от одиночества?» Постепенно Говард начал понимать, что гнетет Торкиля.
Он подошел поближе к алтарю и кашлянул. Торкиль вскинул глаза, и на лице его мгновенно возникло выражение наигранной надменности.
— Опять клещик Сайкс пожаловал! Клещик Сайкс, сын Квентина Сайкса! — воскликнул он. — Как тебя еще лучше назвать? Липнешь ко мне, как вчерашняя жвачка к подошве! Пристал как репей! Пошел прочь, я хочу побыть один.
— Я насчет Фифи, — сказал Говард.
Торкиль облокотился на колени и тяжко вздохнул.
— Насколько я понимаю, Арчер требует ее обратно. В таком случае передай ему, что я не напускал Шик на девушку, но возвращать Фифи не собираюсь.
— Почему? Она нужна, чтобы захватить власть над миром? — поинтересовался Говард.
— Да не хочу я никакой власти над миром! — раздраженно ответил Торкиль, чем немало удивил Говарда. — И зачем эта власть сдалась Арчеру, тоже не пойму. — Он опять уныло вперился в одну точку, будто позабыв о Говарде. — Эх, знать бы, чего я хочу! Все постыло, все наводит скуку…
— А кто говорил моей маме, что планирует покорить Америку?
Торкиль вздрогнул и вновь заметил Говарда.
— Мало ли что я говорил, — пробурчал он. — Это было для отвода глаз! Нельзя же, чтобы остальные догадались, что я ищу способ их остановить. А как мне еще было поступить? Грохнуться на коленки перед твоими родителями и возопить: «Люди добрые, помогите мне самым мерзким образом обмануть братишек и сестренок»? Я, между прочим, предан своей семье. В какой-то степени.