Наконец Диллиан отворила дверцу и вышла. На плечах у нее переливалась норковая шубка, а в руках — тут все едва не застонали — блестела винтовка.
— Спокойно, — пробормотал папа, — Арчер не позволит ей наделать дырок в корабле.
Диллиан установила винтовку на крышу машины и нацелила ствол прямиком на их окно.
— Вентурус! — звонко крикнула она. — Вентурус! Это ты там печатаешь?
Поднялась суматоха, потому что все дружно отпрянули от окна.
— Папа! — укоризненно прошипел Говард. — Ты что?
— Ах, простите, увлекся, — стуча по клавишам, стал оправдываться папа. — Вы разве никогда не слышали о том, как автор влюбляется в героиню? У меня слабость к Диллиан. Она — женщина в моем старомодном вкусе.
— Вентурус, я тебя отлично слышу! — зазвенел голос Диллиан внизу, во дворе. — Остановись!
— Сейчас, только фразу допишу, — сказал папа.
Диллиан потеряла терпение и пальнула в окно. Пуля просвистела у папы над головой и застряла в стене под потолком. Маленьким обвалом посыпалась штукатурка.
— Перезаряжает, — сообщил Эрскин, профессионально прижимаясь боком к правой стене у окна.
Говард на четвереньках замер у его ног.
— Папа! Останови ее! — потребовал он. Торкиль, который распластался по левой стене у окна, сказал:
— Бедняга-сторож вышел во двор. Верните его в дом, пока он не получил пулю!
— Не могу! — панически выдохнул папа. — Я его не выпихивал, он сам вылез! — По лбу у него градом катился пот. — Все идет не так!
— Ну уж нет! — возмутилась мама и отодвинула Говарда коленом.
Он в ужасе поднял голову и увидел, что мама выглянула в окно.
— Мам! — позвал он. — Назад! Тебя подстрелят! Но мама даже не обернулась.
— Вы, там, внизу! — поставленным учительским голосом прогремела она в гневе. — Да-да, вы, крашеная блондинка с винтовкой! Я с вами разговариваю! Ну-ка, немедленно прекратите, слышите? Здесь двое моих детей, и я не потерплю такого безобразия! Стыдитесь! Нельзя так распускаться!
Пока мама отчитывала Диллиан, Торкиль крадучись пробрался к папе.
— Скорее! — поторопил он. — Пишите, пока ее отвлекают. Ну же: «Диллиан повернулась и, не произнеся более ни единого слова, вошла в храм». Быстро!
Папа яростно застучал по клавишам.
— Мам, ругай ее дальше! — прошептал Говард. Услышала его Катриона или нет, неизвестно, но она разошлась не на шутку и продолжала громить Диллиан. Говард покосился на часы, Эрскин опять схватил его за руку и тоже посмотрел, который час.
— Осталось минуты две, не больше! — в отчаянии простонал Говард.
— И я добьюсь, чтобы вас арестовали! — грозно заключила мама, потом отвернулась от окна и обычным приятным голосом сказала: — Вроде бы ушла. Ты закончил, Квентин?
— Сажаю ее в корабль, — отозвался тот. — Говард, а взлетит он без моей помощи?
— Да, сам взлетит, через несколько секунд, — ответил Говард. — Хочешь полюбоваться?
Папа допечатал фразу и встал. Все сгрудились у окна, глазея на двор, посреди которого в ярком лунном свете все еще стоял сторож и подозрительно щурился на незнакомое мраморное здание, возникшее неведомо откуда внутри строительных лесов. В куполе здания, правее макушки Вентурусовой головы, возник светящийся полукруг, похожий на лунный серп. Он неуклонно рос и ширился, словно луна прибавлялась, и вот уже полумесяц стал полной луной, и из ее сверкающего круга в синие ночные облака ударил ярчайший сноп света. Раздался оглушительный взрыв, оконные стекла задребезжали, всех в кабинете шатнуло. Строительные леса и храм с разверстым куполом заволокло дымкой. У всех заложило уши.
Из сияющего отверстия в куполе медленно поднимался космический корабль, серебристый, величественный, прямой, как карандаш. Он поднимался все выше и выше — из столба света в лунное сияние, — все быстрее и быстрее. Все не сводили с него глаз, и вот корабль рванулся в небо, выбросив слепящий шлейф раскаленного белого пламени. Вновь грянул взрыв. Корабль взвился ввысь, прочертил наискосок диск полной луны в ночной синеве, превратился в звезду и пропал.
— Ух ты! — выдохнул Рыжик.
Говард перевел взгляд на храм — и вовремя: мраморная громада таяла, удаляясь в будущее, таяла и рушилась. Падали статуи, осыпались мраморные плиты. Вентурус выстроил храм слишком хлипким. «Вот так глупость, — подумал он. — Ну и пусть рушится, и совсем не жалко. Все равно я туда больше ни ногой».