— Я верю твоим словам, Саид! Но ты рассказывал нам, что в состязании выиграл цепь, и что калиф подарил тебе кольцо. Не можешь ли ты показать нам их?
— Здесь, на сердце своем, хранил я обе эти вещи, — сказал юноша, — и лишь вместе с жизнью согласился бы я расстаться со столь дорогими для меня дарами, ибо я считаю, что совершил славный и прекрасный поступок, спасши великого калифа от рук убийц. — С этими словами он вытащил цепочку и кольцо и передал и то и другое мужчинам.
— Клянусь бородою пророка, это оно, это мое кольцо! — воскликнул высокий красивый человек. Великий визирь, обнимем его, ведь это наш избавитель. — Саиду показалось, что он видит сон, когда эти двое обняли его; но он тут же упал на колени и сказал:
— Прости меня, повелитель правоверных, что я так говорил в твоем присутствии, — ведь ты не кто иной, как Гарун ар-Рашид, великий калиф багдадский!
— Да, это я, твой друг! — отвечал Гарун. — И отныне твоя печальная судьба изменится. Следуй за мной в Багдад, оставайся среди моих ближайших друзей и будь одним из моих верных советчиков, ибо ты действительно доказал в ту ночь, что Гарун тебе не безразличен, и не каждого из своих вернейших друзей решился бы я подвергнуть такому испытанию!
Саид поблагодарил калифа; он обещал ему навсегда остаться у него и только просил позволения съездить сначала к отцу, который, верно, в большой тревоге за него; и калиф нашел это вполне естественным и справедливым. Они быстро сели на коней и еще до захода солнца прибыли в Багдад. Калиф велел отвести Саиду в своем дворце длинный ряд великолепно убранных комнат и обещал ему, кроме этого, выстроить для него особый дом.
Как только разнеслась весть об этом событии, его прежние собратья по оружию, брат калифа и сын великого визиря, поспешили к нему; они обняли его как спасителя дорогого им человека и просили его стать их другом, но они остолбенели от удивления, когда он сказал им:
— Я давно уж ваш друг, — вынул цепь, полученную им на состязаниях, и напомнил им о разных случаях, бывших с ним. Они видели его прежде только темно-коричневым и с длинной бородой; и когда он рассказал, как и зачем он изменялся, когда он в подтверждение своих слов велел принести тупое оружие и, фехтуя с ними, доказал, что он Альмансор Храбрый, тогда они с ликованием еще раз обняли его и объявили, что счастливы иметь такого друга.
На следующий день, когда Саид с великим визирем сидели у Гаруна, вошел Мессур, главный евнух, и сказал:
— Повелитель правоверных, я хотел бы просить тебя об одной милости.
— Я хочу сперва выслушать тебя, — отвечал Гарун.
— Снаружи дожидается дорогой мой кровный двоюродный брат Калум-Бек, знаменитый купец с базара, сказал он, — у него странная тяжба с человеком из Бальсоры, сын которого служил у Калум-Бека, затем украл что-то и сбежал, никто не знает куда. Теперь отец требует у Калума сына, а у того его нет; поэтому ему хотелось бы, и он просит тебя об этой милости, не согласишься ли ты в силу своей великой просвещенности и мудрости рассудить с ним этого человека из Бальсоры.
— Хорошо, я рассужу их, — отвечал калиф, — пусть через полчаса твой двоюродный брат и его противник явятся в зал суда.
Когда Мессур, рассыпаясь в благодарностях, вышел, Гарун сказал:
— Это не кто иной, как твой отец, Саид, и так как я, к счастью, узнал все, как это было на самом деле, я буду судить, как Соломон. Ты, Саид, спрячешься за занавесом моего трона и останешься там, пока я не позову тебя, а ты, великий визирь, вели тотчас привести ко мне дурного и опрометчивого полицейского судью; мне надо его допросить.
Как он приказал, так они и сделали. Сердце Саида забилось сильнее, когда шатающейся походкой в зал суда вошел его побледневший и изнуренный тоскою отец, и он увидал, с какой язвительной и самоуверенной усмешкой Калум-Бек нашептывал что-то своему двоюродному брату-евнуху. Эта усмешка так его взбесила, что он чуть было не выскочил из-за занавеса и не набросился на него, так как самыми тяжкими своими страданиями и огорчениями он был обязан этому дурному человеку.
В зале было много народа, — все хотели слышать, как будет судить калиф. Великий визирь, после того как повелитель Багдада занял место на троне, приказал всем замолчать и спросил затем, кто ищет правосудия у его господина.
С наглой миной выступил Калум-Бек и начал так: