Выбрать главу

— И вы говорите, тому уже семь лет?

— Весною будет семь. Мы объявляли о нем, ходили из дома в дом и всюду расспрашивали; многие знали и любили красавчика-мальчика и принялись за розыски вместе с нами — все напрасно. И женщину, купившую овощи, никто не знал, — только одна дряхлая старушонка, прожившая девяносто лет, сказала, что это, пожалуй, злая волшебница Травозная, которая раз в пятьдесят лет приходит в город за всякими закупками.

Так рассказывал отец Якоба и при этом громко стучал по башмаку и обеими руками вытягивал дратву. Малышу постепенно стало ясно, что с ним случилось, что он не во сне, а наяву семь лет прослужил в белках у злой волшебницы. Сердце разрывалось от гнева и горя. Старуха украла у него семь лет юности, а что получил он взамен? Научился наводить глянец на туфли из кокосовых орехов да держать в чистоте комнату с зеркальным полом? Перенял у морских свинок тайны поварского искусства? Так он простоял некоторое время, раздумывая над своей участью, в конце концов, отец спросил его.

— Может быть, вам угодно мне что-либо заказать, молодой человек? Пару новых туфель или, — прибавил он усмехаясь, — может быть, футляр себе на нос?

— Почему вам дался мой нос? — спросил Якоб. — К чему мне футляр на него?

— Ну, — возразил башмачник, — кому что нравится; но, должен вам сказать, будь у меня такой страшный нос, я бы заказал на него футляр из розовой лакированной кожи. Вот взгляните, у меня как раз под рукой хороший лоскут; правда, на футляр пойдет не меньше локтя, но зато как бы это вас уберегло, мой маленький господин: я уверен, вы натыкаетесь на всякий дверной косяк, а когда хотите свернуть с дороги, — на всякую повозку.

Малыш онемел от страха; он потрогал свой нос — он был толст, и в длину не меньше двух пядей! Значит, старуха переменила ему наружность, потому-то мать и не узнала его, потому-то и ругали его уродцем-карликом!

— Хозяин! — обратился он, чуть не плача, к сапожнику. — Нет ли у вас под руками зеркала, чтобы мне поглядеться?

— Сударь, — серьезно ответил отец, — не такая наружность досталась вам, чтобы ею любоваться, и незачем вам ежеминутно глядеться в зеркало. От этого следует отвыкать: такая привычка у вас особенно смешна.

— Ах, дайте мне взглянуть о зеркало, — воскликнул малыш, — уж, конечно, дело тут не в тщеславии!

— Оставьте меня в покое; нет у меня зеркала; у жены был осколок, да не знаю, куда она его запрятала. А уж если вам обязательно нужно поглядеться в зеркало, то через улицу живет Урбан, брадобрей, у него есть зеркало в два раза больше вашей головы; поглядитесь в него, а пока будьте здоровы!

С этими словами отец понемножку выпроводил его из лавки, запер за ним дверь и снова сел за работу. А малыш, совсем убитый, перешел через улицу к брадобрею Урбану, которого помнил еще по прежним временам.

— Доброе утро, Урбан, — сказал он, — я пришел попросить вас о любезности, будьте так добры и позвольте мне поглядеться у вас в зеркало.

— С удовольствием, вон оно там стоит, — воскликнул смеясь брадобрей, и его посетители, ожидавшие, когда он подстрижет им бороду, тоже громко расхохотались.

— Вы и впрямь красавчик, стройный и складный, шея — как у лебедя, руки — как у королевы, а другого такого хорошенького вздернутого носика и не сыщешь. Пожалуй, вы слишком им любуетесь, это верно; но ничего, поглядитесь, пусть не говорят про меня, будто я из зависти не позволил вам поглядеться у себя в зеркало!

Так сказал брадобрей, и вся цирюльня заржала от хохота. Между тем малыш подошел к зеркалу и взглянул в него. Слезы выступили у него на глазах. «Да, милая мамочка, — подумал он, — в таком облике ты, конечно, не могла узнать своего Якоба. В ту счастливую пору, когда ты хвасталась им перед людьми, наружность у него была иная!» Теперь глаза у него сделались маленькими, как у свиньи, нос чудовищно вырос и навис надо ртом и подбородком, шеи как будто и в помине не было, так как голова ушла глубоко в плечи и ворочать ею из стороны в сторону ему было очень больно. Ростом он был все тот же, как семь лет тому назад, когда ему было двенадцать лет; но в то время как все прочие от двенадцати до двадцати растут в вышину, он рос в ширину: спина и грудь у него сильно выпятились и были похожи на небольшой, но туго набитый мешок. Толстое туловище сидело на слабеньких ножках, подгибавшихся под его тяжестью, зато руки были очень большие и болтались, как плети — они были той же величины, что и у взрослого мужчины, кисти рук огрубели и потемнели, пальцы вытянулись по-паучьи, так что, расправив их как следует, он мог достать ими до полу, не нагибаясь. Вот каким стал маленький Якоб, — он превратился в уродливого карлика.