Как только угольщик Мунк Петер услыхал это, он, от радости и от нетерпения поскорее пуститься на поиски счастья, был совсем вне себя. Ему казалось достаточным знать хоть часть стишков и быть рожденным в воскресенье; Стеклянный Человечек должен показаться ему. Поэтому, распродав свой уголь, он не стал разводить новый костер, а надел парадную куртку отца и новые красные чулки, взял воскресную шляпу и пятифутовый терновый посох и простился с матерью: «Мне нужно в город, в воинское присутствие. Мы скоро будем тянуть жребий, кому идти в солдаты, и вот я хочу еще раз напомнить начальнику, что вы вдова и что я ваш единственный сын».
Мать одобрила его решение, он же отправился на еловый холм, расположенный на самой высокой вершине Шварцвальда; в двух часах пути в окружности не было тогда ни деревни, ни даже хижины, так как суеверные люди считали, что там нечисто. Также, несмотря на то, что кругом росли высокие и прекрасные ели, дрова на том участке рубили неохотно, ибо часто у дровосеков, которые там работали, топоры соскакивали с топорищ и врезались им в ногу или же деревья так быстро падали, что увлекали за собой людей, калечили и даже убивали их; к тому же и самые лучшие деревья этого места шли только на топливо, так как плотогоны никогда не брали ни одного ствола оттуда для своих плотов, ибо существовало поверье, что и человек и дерево погибнут, если хоть одно бревно будет взято с холма. Оттого и росли деревья на еловом холме так густо и так буйно, что даже в ясный день там было почти так же темно, как ночью, и Петер Мунк невольно содрогался от страха; он не слышал ни одного голоса, никаких шагов, кроме своих собственных, ни звука топора, — казалось, даже птицы неохотно залетали в эти густые лесные сумерки.
Угольщик Мунк Петер достиг теперь самой верхушки елового холма и очутился перед елью невероятных размеров, за которую голландские корабельщики немедля выложили бы много сотен гульденов. «Здесь, — подумал он, — и живет, вероятно, хранитель клада», стянул с головы большую воскресную шляпу, сделал перед деревом глубокий поклон, откашлялся и дрожащим голосом произнес: «Желаю вам приятнейшего вечера, господин стекольный мастер!» Но никакого ответа не последовало, и кругом по-прежнему все было тихо. «Может быть, все-таки лучше сказать стишки», — подумал он и пробормотал:
В то время как он произносил эти слова, он со страхом заметил, что из-за толстого ствола ели выглянула маленькая странная фигурка; ему показалось, что он увидел Стеклянного Человечка, каким ему описывали его: черный кафтанчик, красные чулочки, шляпа — все было именно таким; даже бледное, но тонкое и умное личико, о котором ему рассказывали, мелькнуло перед ним. Но увы, так же быстро как Стеклянный Человечек выглянул, так же быстро он и исчез. «Господин стекольный мастер! — поколебавшись немного, крикнул ему Петер Мунк. — Будьте так добры, не морочьте меня! Господин стекольный мастер! Если вы думаете, что я вас не видел, вы очень ошибаетесь. Я очень хорошо видел, как вы выглянули из-за ствола!» Но ответа так и не последовало, хотя ему казалось порою, что он слышит за елью тихое хриплое хихиканье. Наконец его нетерпение пересилило страх, до сих пор еще удерживавший его. «Подожди же, паренек! — крикнул он. — Доберусь я до тебя!» И он одним прыжком очутился за деревом; но никакого хранителя клада в еловом лесу там не оказалось, и лишь маленькая хорошенькая белка проворно взбежала вверх по стволу.
Петер Мунк покачал головой; он понял, что заклинание его подействовало лишь до известной степени и что в его стишке не хватает, быть может, всего лишь одной строчки, чтобы вызвать Стеклянного Человечка; но как он ни думал, как ни напрягался, так ничего и не придумал. Белочка появилась на нижних ветвях ели и не то хотела ободрить его, не то смеялась над ним. Она охорашивалась, распушив красивый хвост, глядела на него своими умными глазами, и вдруг ему стало как-то не по себе наедине с этим зверьком, ибо у белки то появлялась человечья голова и на ней остроконечная треугольная шапочка, то она опять становилась совсем обыкновенной белкой, и только на задних лапках у нее виднелись красные чулочки и черные башмачки. Одним словом, это был веселый зверек, и все-таки угольщику Мунку Петеру было боязно, так как он думал, что все это неспроста.