Потом правым ухом он опять слышал песенку о хранителе клада в зеленом лесу, и нежный голосок шептал ему: «Глупый угольщик Петер, глупый Петер Мунк, не можешь подыскать рифму на «стоял», а еще в воскресенье родился, и ровно в двенадцать часов. Найди же рифму, глупый Петер, найди!»
Он охал и стонал во сне, старался подыскать рифму, но так как он за всю свою жизнь не сочинил ни одного стишка, то все его усилия во сне были тщетны. Когда же он вместе с первыми проблесками зари проснулся, его сон все-таки показался ему удивительным; он уселся за стол, скрестил руки и стал размышлять о таинственных нашептываниях, которые все еще звучали у него в ушах. «Найди же рифму, глупый угольщик Мунк Петер, найди рифму», — говорил он сам себе и пальцем стучал себя по лбу, но рифма не являлась. Пока он так сидел, грустно глядя перед собой и все еще надеясь найти рифму на «стоял», мимо домика по направлению к лесу прошли три парня, и один из них пел:
Тут Петера словно осенило; он быстро вскочил, бросился вон из дома, так как ему показалось, что он не расслышал, догнал трех парней и быстро и резко схватил певца за руку.
— Постой, дружище, — крикнул он, — какая у вас там рифма на «стоял»? Сделайте мне одолжение, скажите, что вы пели?
— Да тебе какое дело? — возразил шварцвальдец. — Что хочу, то и пою. Сейчас же выпусти мою руку, не то…
— Нет, скажи сперва, что ты пел! — кричал Петер вне себя и еще крепче ухватился за незнакомца; когда двое других это увидели, они, не долго думая, с кулаками набросились на бедного Петера и так отколотили его, что он от боли выпустил одежду их товарища и без сил упал на колени.
— Вот получил, что следовало, — смеясь, сказали они, — и заметь себе, бешеный человек, никогда не нападай на открытом месте на таких людей, как мы.
— Ах, я, конечно, это запомню, — со вздохом отвечал им Петер. — Но раз уж вы все равно меня отколотили, будьте так добры, скажите мне пояснее, что он пел.
Они расхохотались пуще прежнего и высмеяли его; но тот, который пел, сказал ему слова песни, и они, смеясь и распевая, пошли дальше.
«Итак, значит, «стоял», — сказал бедный побитый, с трудом поднимаясь с колен, — «стоял» рифмует с «видал». Теперь, Стеклянный Человечек, побеседуем еще раз». Он зашел в хижину за шляпой и длинным посохом, простился с ее обитателями и пустился в обратный путь к еловому холму. Он шел своей дорогой медленно, погруженный в задумчивость. Ведь ему надо было придумать стих; наконец, когда он очутился уже в царстве елового холма и ели кругом стали выше и гуще, он придумал стих и от радости высоко подпрыгнул. Тут из-за ели выступил огромный человек в одежде плотогона и с багром длиною в мачту в руке. У Петера Мунка подогнулись колени, когда он увидал, что тот шагает рядом с ним; он догадался, что это не кто иной, как Голландец Михель. Страшный призрак все еще молчал, и Петер со страхом поглядывал на него. Он был, по крайней мере, на голову выше самого высокого человека, какого когда-либо встречал Петер; лицо его не было ни молодо ни старо и все в морщинах и в складках; на нем была полотняная куртка, а огромные сапожищи, натянутые поверх кожаных штанов, были знакомы Петеру по преданию.
— Петер Мунк, что делаешь ты тут на еловом холме? — спросил наконец лесной король низким громовым голосом.
— С добрым утром, земляк, — отвечал ему Петер, желая показаться бесстрашным, но дрожа всем телом. — Я иду через еловый холм к себе домой.
— Петер Мунк, — ответил тот и кинул на Петера ужасный, пронзительный взгляд, — твой путь лежит не через эту рощу.
— Ну да, не совсем, — сказал тот, — но сегодня жарко, и я подумал, что здесь будет прохладнее идти.
— Не лги ты, угольщик Петер! — крикнул Голландец Михель громовым голосом. — Или я убью тебя своим шестом; ты думаешь, я не видел, как ты клянчил деньги у старикашки? — добавил он более мягко. — Ну и глупая эта была выходка, и хорошо, что ты не знал стишков; этот маленький паренек — скряга, и много не даст, а если и даст кому, так тот и жизни своей будет не рад. Ты, Петер, горемыка, и мне тебя от души жаль. Такой веселый, красивый парень мог бы кое-что получше делать в жизни, чем жечь уголь! В то время как другие швыряются талерами и дукатами, ты с трудом наскребешь два-три пфеннига. Жалкая жизнь!