— Думаю выкуп просить.
— Выкуп? Ха, — крякнул Самойлов. — Только кого пошлешь за выкупом-то? С тобой и с косоглазым твоим разговор короткий будет — за ребро и на крюк!
— А ты что ж, хочешь, чтоб я их отпустил? — удивился главарь. — И кто это тебя послал, коли два полка завтра в лес собрались?
Ивану порядком надоело разглагольствовать с этим не самым приятным собеседником, а потому он попытался свернуть разговор:
— Вот тебе мой сказ: забирай все, что взял в карете, и беги! А нашей встречи, почитай, и не было.
— А ты, значит.
— А я, значит, — оборвал Самойлов непонятливого визави, — утром их сам отвезу. И облавы не будет.
Главарь оглянулся на пленников, пытаясь оценить пользу предложенной сделки:
— Н-да, хороша девка! — засомневался он. — Жаль такую задарма отпускать.
— Девка-то? Да, девка хороша! — согласился Самойлов. К чему отрицать очевидное?
Главарь перебил Ивана и резко изменил тон:
— А вот тебе мой сказ! Вышлю я поутру дозорного. Ежели правду сказал, быть по-твоему! А ежели соврал — на кол посажу. Отдыхай пока. Токмо шпажонку свою и пистоль отдай.
Тут же словно из-под земли вырос калмык и принял у Самойлова оружие.
Глава 7,
о панталонах, париках и сердечном трепете
Варенька Белозерова не считала себя красавицей: плечи узковаты, шея не так чтобы очень длинна, носик курносый, как у простолюдинки. И щеки слишком бледны. Правда, бледность нынче в моде, но все же румяная, озорная, златокудрая сестрица Сонечка всегда казалась ей куда как милее. Однако смотреть на себя в зеркало Варя любила, особенно нравилось ей неспешно приглаживать волосы гребнем, следя при этом, как рассыпаются они после пушистой темной волной по плечам. Вот и теперь сидела она, простоволосая, в полумраке спальни и задумчиво глядела на свое отражение, медленно расчесывая густые пряди. Соня между тем никак не могла утихомириться: еще утром не сумела она сыскать голубых лент, что так шли к ее волосам, пришлось вплести белые, а это выглядело совсем уж блекло, и теперь, перед сном, она снова принялась все осматривать и нетерпеливо выворачивать, а вдруг где и отыщутся. Но ленты все не находились, Соня собралась было звать на помощь служанку Стешку, как дверь в комнату распахнулась и обнаружила за собой тетку важного вида, которая не преминула войти и строго оглядеть своих подопечных. За теткою вкатился ворох тряпья (девка-прислужница едва видела, куда несет пышные господские платья и разнообразное нижнее белье), каковой, впрочем, был тут же бережно возложен на кресла.
— Вот новые платья, что для ассамблеи привезли. Примерьте, — тетка явно не слишком одобряла эту затею, однако миссию свою считала важной и следовала ей с достоинством. Еще раз смерив сестер суровым взглядом, она покинула комнату. Стешка осталась, готовая прислуживать. Однако ее так и распирало. Не выдержав, она схватила лежащие сверху панталоны и расхохоталась:
— Я не знаю, прям как ни крути, а суть — штаны мужицкие!
— Уймись ты, носят так нынче в Европах, — Варя сердито выхватила панталоны.
Тяжелые шаги за дверью заставили всех встрепенуться: в комнату стремительно вошел Белозеров, красное одутловатое лицо коего не предвещало ничего хорошего. Отец, так и не принявший сердцем петровских перемен, всегда крепко серчал, когда ему напоминали, что родовые привилегии его остались в прошлом, а старые добрые времена навсегда канули в Лету. И нынче холоп давешний ему, столбовому боярину, указывает, и поди не подчинись! Заступиться некому. Платья прислал, мол, обряжай, как велено!.. А еще девицы на выданье, пристроить надо. Вот и приходится на старости лет изворачиваться, любезничать да кланяться, спины не жалея, себя не помня, лишь бы при дворе удержаться.
Белозеров грузно опустился в кресло.
— Опять свои бесовские сборища Алексашка устраивает! «Послезавтра извольте на ассамблею». и тряпок прислал, будто без него мы голые ходим, — старик скривился, передразнивая посыльного: — «А это для дочерей ваших!» Опять холопы в париках, что из грязи да в князи, будут вокруг тереться. Тьфу! — Поднял глаза на притихших девиц, смягчился: — Что молчите? Рады, небось? Вижу, рады. Эх, стало быть, придется на воскресение к. Меншикову ехать…чтоб его! Прости Господи.
Он еще раз хмуро глянул на дочерей, тяжело поднялся и вышел, стукнув дверью. Сестры весело переглянулись и прыснули.