И вот он — результат. В конце третьего урока, прямо перед обедом, я сдался.
Я всё ему рассказал. И про то, как из дома ушёл, и про папатеку, и про саркофаги в форме ульев с вертолётами. Даже про Будь-Благодарен-Бенджамина всё ему выложил, хотя про него рассказывать было неприятней всего. Я когда про него рассказывал, во рту ощущал какой-то железный вкус. Вот когда зимой приклеишься к качелям губой — точно такой же. К тому же я жутко проголодался, и мы пошли в столовую. Румяная мама Перекусихина положила нам котлет с макаронами (мне одну, ему — четыре), и мы уселись за дальний столик.
— Значит, говоришь, Будь-Благороден-Бенджамин сам тебе это предложил?
— Будь-Благодарен, — поправил Перекусихина я. — Да, сам.
— Хм… Интересно, почему? Ну почему он тебе это предложил, а?
— Откуда мне знать? — Я пожал плечами. Про ссору с папой и про то, что я ему сгоряча наговорил, я решил Перекусихину не рассказывать.
— Чего-то ты недоговариваешь… — Он задумчиво жевал котлету. — Такого не бывает, чтобы раз — и нового папаню тебе дарят. За просто так.
— И вовсе не за просто так! — возмутился я. — Если хочешь знать, я своего собственного папу в папатеку сдал, чтобы этого Павлинова заполучить. За просто так, как же.
— Оу! — сказал Перекусихин. — Что, прямо взял и сдал?
— Поругались мы с ним крепко, вот я сгоряча и…
— Да? А из-за чего поругались? — Перекусихин потянулся к своему рюкзаку. Кажется, за блокнотом с карандашом. Или за диктофоном.
Тут я понял, что он меня раскусил. Как спелый орех! Перехитрил меня хитрый Перекусихин! Вот я растяпа.
— Всё, Бредик. — Я встал из-за столика, не доев от расстройства котлету (Бредиком Перекусихина назвала мама — в честь Бреда Питта). — Концерт окончен. Я надеюсь, что ты, как истинный джентльмен, в стенгазете про меня не напишешь. Ты же понимаешь, что эта информация сугубо конфиденциальная.
— Какая?
— Ну, всё должно остаться между нами. Понимаешь, Бредик, господин Бенджамин — человек непредсказуемый. Другими словами, он лютый зверь. Если узнает, что ты в курсе, месть его будет страшна. Я же договор о неразглашении тайны подписывал, так что… Ты меня понял, дорогой? — по-отечески спросил я.
— Понял, — быстро кивнул Перекусихин и громко сглотнул слюну. — Я, Половина, могила.
— Вот и отлично. — Я слегка потрепал его за плечо и пошёл на выход.
До урока оставалось шесть минут, а мне ещё надо было придумать, как избавиться от Павлинова.
Глава 5
Самая утончённая
Но от него не так просто было избавиться. Когда я вышел из школы (кое-как отвязавшись от Перекусихина), Павлинов уже поджидал меня у ворот.
— Сюрприиииз! — пропел он, наскоро целуя воздух вокруг моих щёк. — Ну, как прошёл день? — И, не дав мне ответить, затараторил: — А у меня восхитительно! С утра были съёмки — у самого Гадюкина, представляешь? Он гений, натуральный бог во плоти!
Я не представлял.
— Потом бассейн, тренажёрный зал — поработал над мышцами пресса, затем лёгкий ланч в любимом заведении, ха-ха-ха, встретились с Кошкиной, представь себе на минутку, у неё новый нос!
— Как это?
— И губы! Это же просто смешно! В её-то годы! Кошкиной давно на пенсию пора! Затем снова съёмки, съёмки, съёмки. Да, я востребован, как никто, к чему скрывать? Но некоторым, заметь, это не по нраву! Угрюмые, мрачные личности! — Он яростно пригрозил кому-то кулачком.
— Кто? Гадюкин или Кошкина?
— Запомни, Витя, своих близких друзей я ни с кем не обсуждаю. Даже с тобой! — поджал губы мой новый папа. — Да будет тебе известно, сын, скоро я буду на обложке «Фог»! И заметь, не в мае, не в июле и не после дождичка в четверг, а в декабре! Я буду первой мужской моделью, которая удостоилась подобной чести! Ну и вот, о чём это я. Да, ты поел? Ах, неважно, неважно! Сегодня мы будем ужинать у французов! Но никаких лягушачьих лап! Да что же ты, пошевеливайся — не то мы смертельно опоздаем!
— А куда мы идём? — Мы свернули в какой-то переулок, совсем не туда, где стоял наш дом.
— Это сюрприиииз! — опять протянул Павлинов. — Ой, ладно, сейчас всё расскажу, а то меня просто распирает! Мы идём в салон!