— Вот ну, и пришли мы, — сказал господин Будь-Благодарен-Бенджамин, уперевшись лбом в абсолютно голую кирпичную стену.
— Хм, но здесь же ничего нет, — здраво рассудил я.
Старик повернулся ко мне, и я впервые увидел его улыбку.
Лучше бы я её никогда не видел. Вместо зубов у него во рту росли зубчики — частые и длинные, как на папиной расчёске. Я содрогнулся от этого жуткого зрелища.
— Ты ошибаешься, — продолжая улыбаться, ответил господин. — То именно есть здесь, тебе что нужно.
— И что же это? — Меня начинала раздражать самоуверенность этого старикана. Он же впервые меня видит, мы же знакомы каких-то сорок минут! А он делает вид, что видит меня насквозь или читает мои мысли.
Я похолодел. А вдруг? Мало ли.
Я быстренько тряхнул головой и постарался ни о чём не думать. Но мне, как назло, всё думалось и думалось. Особенно почему-то про моего несчастного папку. Про то, как он теперь там без меня, горемычный? Позвонил ли уже участковому, обегал ли соседей по этажу?
— Не беспокойся чём о ни, — вкрадчиво произнёс господин Будь-Благодарен-Бенджамин и потрогал меня за плечо.
Мне это не понравилось, я отступил назад, но в этот момент что-то заскрежетало так, что мне пришлось зажать уши, пол дёрнулся, стены поехали куда-то вверх и направо, и я решил, что вот теперь мне точно пришёл конец.
Глава 3
Самая загадочная
Наверное, это был склеп. Потому что там, где мы вдруг очутились, кругом стояли сплошные саркофаги — как в историческом музее. С той лишь разницей, что в саркофагах господина Будь-Благодарен-Бенджамина жевали лежие дюли! В смысле, лежали живые люди — это я от волнения перепутал слоги, со мною такое бывает. Причём эти саркофаги были разных форм. Один — как гитара, другой — как гигантский револьвер, третий был похож на самолёт, четвёртый смахивал на компьютер, пятый — на целый дом, шестой — на… Я даже не знаю на что! Словом, всё это было очень и очень странным, если не сказать больше. А крышки у саркофагов были стеклянные — поэтому я и людей в них сразу разглядел, и то, что они дышат: стекла кое-где запотели. А некоторые люди даже почёсывались и иногда чихали.
Все эти люди были мужчинами средних лет. Ни одной женщины или ребёнка! Все они выглядели довольно симпатично. Знаете, словно куклы в коробках, затянутых прозрачным пластиком. Такие новенькие, румяненькие, одеты с иголочки. Я даже подумал: а вдруг это роботы? Но нет. Оказалось, что это совсем не роботы.
— Это и есть ваша коллекция? — спросил я у Бенджамина. С каждой минутой он нравился мне всё меньше и меньше.
— Да, — утвердительно кивнул он. — Это моя папатека!
— В каком смысле?
— В мире собрание это единственное чужих пап уникальное! Аналогов всей во Вселенной ему нет!
А он хвастун, этот Будь-Благодарен.
— А зачем вам чужие папы? — насторожился я.
— Мне? Ни зачем.
— Тогда для чего вы их сюда… эмм… положили? Утрамбовали в эти гробики, снотворное им ввели? — Я начинал распаляться. — Вы же сами говорите, что это чужие папы. То есть не ваши! Другими словами, они чьи-то! А если бы вашего папу вот так взяли и увели из дома? Или вас самого? У вас же есть дети? Вам бы это понравилось? Лежать здесь, непонятно где, под стеклом, как какой-то музейный экспонат! — Я уже кричал. Я даже стал размахивать руками. И что я так завёлся, не пойму?
Старик внимательно меня слушал и не перебивал. А когда у меня закончились силы, слова и мне пришлось замолчать, он сказал:
— Я даю этих пап напрокат, — сказал он совершенно нормально, не тасуя слова, как карты.
— Как то есть напрокат? — Он меня буквально ошеломил.
— Как книги. Ребёнок может прийти ко мне, выбрать приглянувшегося папу и взять его напрокат.
— Любой ребёнок?
— Ну, не любой, конечно… — уклончиво протянул старик. — Но ты, например, можешь.
— Я?! Вы шутите? У меня есть свой собственный папа. Мне чужого не надо!
— Ты уверен? — вкрадчиво спросил господин Бенджамин и прищурился, как лиса.
— Конечно… — начал я, но осёкся.
Я вдруг всё вспомнил. Про нашу с папой ссору, про маму, про эту глупую стрижку, даже про Гонзалеса почему-то вспомнил и его усы!
Это же что получается? То есть это получается, что я могу выбрать себе здесь нового папу?! Совершенно любого? Например, известного футболиста или, скажем, изобретателя компьютерных игр?
— Ты можешь выбрать абсолютного любого папу из представленных в моей папатеке, — словно прочитав мои мысли, сказал господин Бенджамин.