Теперь уже Лэкси не могла скрыть изумления.
— Тетя Гвен одолжила твоему отцу деньги?
— Ни в коем случае! Лэкси, ты скоро узнаешь, что богачи — самые скупые люди на свете. Нет, папа знал способ получше, чем идти к ней с протянутой рукой. Он предложил тете оказать ей услугу. Думаю, он сказал, что Александра можно выманить из его укрытия с помощью надежного итальянского адреса. Вероятно, он убедил ее, что тот не желает возвращаться в Англию, останавливаться здесь в дорогих отелях и даже боится написать своей матери, поэтому-де какой-нибудь дом в Италии будет весьма кстати. Во время очередной поездки тети Гвен в Италию отец встретился с ней и в разговоре как бы невзначай упомянул, что в Тоскане есть великолепная вилла — «Вилла Бетиус», ее хотят срочно продать за сорок тысяч, это, дескать, будет прекрасное вложение капитала и все такое прочее. Тетя Гвен посмотрела виллу, ей все понравилось, договорились о скидке в двадцать пять процентов, и она ее купила.
— Это на тетю Гвен не похоже. Она никогда не поддавалась порыву.
— Никакого порыва не было. Купчая должна была вступить в силу через неделю после ее возвращения в Англию; она оставила свой чек у адвоката отца во Флоренции. Так что у старины Идена Теккерея было предостаточно времени, чтобы вытащить тетушку и ее деньги из этой сделки, если бы она ему не понравилась. Но вспомни — в первую же ночь после ее возвращения домой у нее случился удар. Моя мама дрожала, предвкушая ее смерть, но, увы, старушка поправилась. А через две недели после этого отец попал в автокатастрофу.
Род умолк, Лэкси обняла его своими худенькими руками и не выпускала, пока он снова не заговорил.
— Тут налетели стервятники. Все прибежали: люди из отдела по борьбе с мошенничеством рыскали вокруг со своими грязными намеками, кредиторы следили за каждым маминым движением, как будто она была диковинной кометой. Они бы вырвали у нее золотые коронки, если бы она спала с раскрытым ртом! Мама знала о сделке с виллой, хотя сама и не была во Флоренции. Ее надежды на то, что тридцать тысяч тетушки Гвен будут надежно спрятаны, скоро рухнули. Деньги находились в банке в Цюрихе. Но отряд по борьбе с мошенничеством и кредиторы, объединившись, разузнали о них. Лэкси, не верь тому, что ты читала про швейцарские банки. О миллионах они могут умолчать, но мелкие суммы отдадут первому полицейскому, который их хорошенько попросит.
— А как же вилла? В завещании никакая вилла вообще не упоминалась.
— Не торопись. Прошла пара месяцев. Однажды вечером зазвонил телефон. Звонили из Италии. Какой-то человек сказал, что в нескольких сделках он представлял моего отца, а сейчас нашел итальянскую семью, которая хотела бы снять «Виллу Бетиус» на следующую весну. Он сказал, что ему неудобно беспокоить маму, которая все еще скорбит об умершем муже, но он бы мог помочь ей. И так далее и тому подобное. Мы с мамой переглянулись, у нас появилась слабая надежда. Отец не оставил нам большого состояния, и негоже было пренебрегать никакими источниками дохода, как бы малы они ни были. Кредиторы все еще вились вокруг мамы, поэтому мы разделили свои силы: я отправился поездом во Флоренцию, она — в Йоркшир. Через пару дней мы поговорили по телефону и обменялись информацией. Ее новости были прекрасны: стало совершенно ясно, что, хотя Гвен и поправилась, она не вспомнила, что купила «Виллу Бетиус».
— Но кто-нибудь ведь должен был знать об этом? Например, Кич?
— Никоим образом. Гвен относилась к ней так, как любая обеспеченная йоркширская леди относится к своим слугам — в глаза звала «сокровищем», но ложки после нее все-таки пересчитывала.
— И все же тридцать тысяч…
— Капля в океане! А потом, чек мог быть выписан на какую-нибудь захудалую компанию, а не лично на отца. По-моему, Гвен вообще его не заметила… Нет, у мамы были все основания вести себя так, словно вилла принадлежала ей по праву наследования. С тех пор на счет в Дублине регулярно поступала небольшая сумма в качестве арендной платы.
— Это мошенничество! — заявила Лэкси.
— Ну разве что очень мелкое.
— Срок заключения тоже будет небольшим. Вы, наверное, сами до смерти перепугались, когда тетя Гвен умерла.
— Это точно. Мы подумали: в любую минуту махинация вскроется, тогда пиши пропало… Бог мой!
Маленькая, но крепкая рука девушки больно ударила его по ребрам.
— Так вот что заставило тебя искать встречи с «маленькой кузиной»! Вам захотелось выведать что-нибудь в конторе Теккерея! «Маленькая кузина Лэкси» такая дурочка, что и не заметит, как из нее вытягивают информацию.
— Ты, наверное, проткнула мне легкое! — охнул Ломас. — Поначалу я и впрямь так думал. Но скоро понял, что заблуждался.
— Тебе лучше не забывать об этом.
— Тут забудешь, как же!
— Но ты еще ничего не сказал о Понтелли.
— Нет, сказал.
— Разве? Я не слышала…
— Лукавая малышка Лэкси! Ты можешь представить мое изумление, когда я обнаружил поразительный факт — Алессандро Понтелли, доверенное лицо моего отца во Флоренции, оказался давно пропавшим сыном тети Гвен!
— Могу вообразить, что ты пережил!
— Ты дьявольски проницательна! Ну что ж, вот тебе правда. Этот Понтелли, судя по всему, догадывался, что в сделке с виллой не все чисто. Хотя, надо думать, он должен был привыкнуть к подобным вещам, работая на отца. Знаешь, уже при первой встрече что-то меня в нем поразило. Форма подбородка, то, как он двигался… Очень скоро я сообразил, в чем дело. Вообще-то это не приходило мне в голову до тех пор, пока он сам не завел разговор. Он напомнил мне твоего отца. Он был похож на Хьюби!
— А почему он заговорил об этом? — спросила Лэкси.
— Потому что папа, очевидно, тоже заметил сходство! Нужно было хорошо знать отца, чтобы понять, какая эта была для него находка. Он обладал поистине творческим воображением. Мысль о сходстве стала зерном, упавшим на плодородную почву. Мама — очень способная выдумщица, схватывает все на лету, ориентируется в трудных ситуациях, но, когда требуется настоящая изобретательность и видение перспективы, она теряется. Ее ум — это отдельные фотокадры, а папина голова работала как кинокамера.
— Так это была его идея?
— Исключительно его. Мама о ней ничего не знала. Она поставила только на завещание! Папа знал гораздо больше о странностях человеческой натуры и почти угадал, что навязчивая идея, овладевшая Гвен, переживет ее. Но даже и без этой догадки само великолепное бесстыдство его плана воспламенило воображение отца.
— А план состоял в том, чтобы выдать Понтелли за Александра Хьюби?
— Вот именно! Последний год с небольшим своей жизни отец собирал сведения о пропавшем юноше и натаскивал Понтелли в этой роли.
Ломас признался, что теперь уже не может вспомнить, кто — он или сам Понтелли — предложил снова взяться за осуществление этого плана.
— Вероятно, он умело манипулировал мной, но я был не против. Мне казалось, что делаю это из уважения к памяти отца. К тому же было в этом что-то полуреальное-полуфантастическое, как в театре. Предпринимать какие-то попытки, пока тетя Гвен была жива, не имело смысла: а вдруг мама была права и ей все равно достались бы большие деньги? Но в любом случае не мешало быть готовым ко всему.
Я поделился с Понтелли своим опытом лицедейства, вдобавок сообщил ему те семейные и географические подробности, которые мог вспомнить. Он сам был серьезно ранен во время войны, поэтому его шрамы могли лечь в основу прекрасного сценария о героическом подвиге, едва не кончившемся смертью, о длительной потере памяти, о терзавшем его сознании вины. Все это напоминало некую игру. Вообще-то я разделял мамину точку зрения, что деньги так или иначе будут принадлежать ей. Когда в августе Гвен заболела, я был в Италии. Узнав о болезни, сообщил Понтелли, что должен лететь в Англию. Он ничего не ответил, но неделю спустя объявился в Лондоне. В то время я тоже был в Лондоне, а мама изображала сиделку здесь. Я велел Понтелли убираться к чертовой матери во Флоренцию. В это время раздался звонок от мамы — Гвен умерла.