— Да, конечно, он умер, — успокоил ее Паско.
— Тогда зачем вы хотите говорить о нем? Я даже не помню, как он выглядел! — На ее лице появилась гримаса, которая, как он опасался, могла быть предвестником горьких рыданий.
Он поспешно сказал:
— Мне бы не хотелось вас расстраивать…
— Расстраивать? Расстроить меня вам удастся, только если вы скажете, что этот подонок вовсе не умер и у меня хотят отобрать пенсию!
Она поднесла морщинистую руку к губам, как бы удивляясь, что у нее вырвалась эта фраза, но Паско сильно сомневался, что это произошло случайно. Он напомнил себе, что она стара и немощна и скоро ему придется сообщить ей о смерти внука. Он напомнил себе также, что когда-то она была молода и красива и кружила головы мужчинам, по крайней мере двум из них — сержанту Шерману и неизвестному темнокожему, отцу ее ребенка. Но инспектору оказалось трудно перейти от неприязни к сочувствию.
— Нет, миссис Шерман, все в порядке — он мертв. На самом деле я хотел бы поговорить с вами о вашем сыне.
— Моем сыне? — старуха выпрямилась и угрожающе подняла палку. — Каком еще сыне? У меня нет сына!
Это было хуже, чем он мог себе представить. Несчастный ребенок — его не существовало ни в ее мыслях, ни в ее жизни. Сестра уставилась на него, изумленно подняв брови, словно спрашивая: «Вы уверены в том, что говорите?»
Паско решил как Можно скорее выбраться из этой трясины. Он обратился к старухе официальным тоном.
— Миссис Шерман! По документам, в ноябре 1944 года у вас родился сын. В отделе регистрации в Мейдстоне, графство Кент, хранится свидетельство об этом. И хотя было бы неточным назвать сержанта Шермана отцом ребенка…
Старуха ударила палкой об пол, едва не угодив в его левую стопу, но в этом движении чувствовался триумф, а не агрессивность.
— Вы говорите о том черном ублюдке? — вскричала она. — Тогда тебе, сынок, нужна не я, а она! Она никогда не была его женой. Она только думала, что была женой, но потом испытала шок. Так же как и он сам испытал бы шок, если бы вернулся домой живым и увидел, кого она выдает за его сына! Ох, вам бы следовало посмотреть на ее лицо! А она-то думала, что будет по крайней мере получать за него пенсию. Приехала к его родителям — они ведь никогда не любили меня — и заговорила им зубы. Стала рассказывать, что она — настоящая любовь Ричарда, даже если они и не были женаты, и все в таком роде. Но родители пожелали видеть ребенка, сына Ричи, их внука, и ей пришлось показать его. О, она очень старалась избежать смотрин, но нельзя же без конца прятать дитя! «Они часто вначале бывают темнокожими, — уверяла она. — Это оттого, что кровь протекает по венам слишком близко от кожи». О да, конечно, дело было именно в крови! Через три месяца ребенок оставался таким же черным, как ночь, и родители Ричарда стали говорить, что не вынесут этого, они перестали бывать в церкви и все в таком духе…
Старуха так возбудилась, что Паско испугался, как бы с ней не случился припадок, но, заметив холодный мстительный блеск ее глаз, он успокоился и, наклонившись к ней, тихо сказал: «Замолчите!»
— Мистер Паско! — запротестовала медсестра, приподнимаясь со стула.
Но он не обратил на ее слова никакого внимания.
— Миссис Шерман, я хочу услышать только факты. Приберегите все увлекательные детали для своих друзей. Мне нужны голые факты. Если вы не можете этого сделать, найдутся другие, кто сможет.
Угроза подействовала. Лучше быть просто говорящей машиной, раз уж нашелся слушатель.
История была стара, как мир. Поспешная свадьба военного времени, за ней — немедленная разлука и, как догадался Питер, почти такая же немедленная измена жены. Возвратившись из Северной Африки в 1943 году, сержант Шерман оказался в ситуации, которая заставила его сразу же потребовать развода и начать бракоразводный процесс. Суд принял решение о расторжении брака, однако, прежде чем оно вошло в силу, сержант погиб на поле боя. Вскоре перед родителями покойного сержанта предстала какая-то женщина, утверждавшая, что она жена Ричарда Шермана и, возможно, даже сама верившая в это. Те были вынуждены сказать ей, что их сын уже состоял в браке, который не был аннулирован в законном порядке, и, следовательно, все права на пенсию принадлежат первой жене. Вся их симпатия и готовность оказать денежную помощь тут же улетучилась, едва стало ясно, что родившийся у нее ребенок никак не мог быть сыном сержанта Шермана.
— Так что же случилось с этой женщиной потом? — спросил Паско.
— Откуда мне знать? — равнодушно отозвалась старуха. — Такие проходимки обычно неплохо устраиваются, вы согласны?
Паско медленно поднялся. Возможно, даже наверняка, в этом дряхлом вместилище застарелой ненависти таилось какое-то милосердие, но сейчас он не мог найти в себе силы пробудить в ней это чувство. Может быть, он приблизился, наконец, к третьему состоянию души человеческой: оптимизм, пессимизм и в итоге — цинизм? Мысленно он услыхал слова Дэлзиела: «С возвращением! Жилище у нас уютное, еда неплохая, а компания просто великолепная!»
Чувствуя себя опустошенным, Питер поблагодарил медсестру и уехал.
Глава 9
Стефания Виндибэнкс умела быстро и хорошо упаковывать веши. Ее муж однажды отметил в ней этот уникальный талант. В ответ она съязвила, что подобный талант легко развивается, когда ты замужем за человеком, привыкшем останавливаться в отелях, которые ему не по карману. Артур тогда засмеялся. Его забавляло практически все. И свои триумфы, и сокрушительные поражения он принимал одинаково весело, и немедленно следовал очередной грандиозный план.
Внезапно при воспоминании о покойном муже ее глаза наполнились слезами.
В дверь номера постучали.
— Войдите, — сказала она, переступая через чемодан.
Дверь открылась, раздались тяжелые шаги, и чей-то громкий голос произнес: «Уезжаете куда-нибудь, любовь моя?» Она обернулась.
— Суперинтендант Дэлзиел? Я ждала носильщика.
— Тук-тук-тук! Приятная комнатка, здесь хорошо обслуживают клиентов?
— Что вам нужно, суперинтендант?
— Мне нужна исповедь!
— В таком случае я посоветую вам обратиться к епископу, — отпарировала женщина самоуверенно.
— К епископу? Вы считаете, он может помочь?
— Помочь в чем?
— Не знаю. Может, хоть ему вы признаетесь, что делали в прошлую пятницу в номере мистера Гудинафа. Или мне справиться у самого защитника животных?
— Да делайте, что вам заблагорассудится, а я желаю поскорее вернуться назад к цивилизации.
— Итак, я решил помочь вам, — гнул свое Дэлзиел. — Послушайте, все очень просто: если вы скажете, где были в пятницу вечером — а вы утверждали, что находились в номере, но не отвечали на телефонные звонки, — мне не придется беспокоить вас, когда вы покинете наш город. А если окажется, что вы провели вечер в номере Гудинафа, мы убьем сразу двух зайцев.
Стефания Виндибэнкс застыла как вкопанная перед полицейским, глядя ему прямо в глаза.
— Вы разговаривали с мистером Гудинафом?
— Что вы! — воскликнул Дэлзиел. — Не говоря уж о рыцарском долге, разве шотландский пресвитерианец, имеющий жену и двоих детей, позволил бы себе признаться, что его — причем всего за один вечер — соблазнила женщина почти на двадцать лет его старше!
В ее взгляде сверкала бешеная злоба, но это действовало на суперинтенданта примерно так же, как легкий морозец на белого медведя. Усилием воли она заставила себя улыбнуться, а затем разразилась смехом.
— Я бережно сохраню воспоминания о вас, Дэлзиел. В те минуты, когда Лондон будет казаться мне противным, шумным городом, я стану думать о вас. Так и быть, я признаюсь: в ту ночь я забрела в номер к мистеру Гудинафу. Нужно было обсудить два-три пункта нашего соглашения. Мы поговорили и выпили. И ничего больше.
— Хорошо, я рад, что мы во всем разобрались. Значит, возвращаетесь в Лондон?
— Вы правы.
— И наконец устроите себе каникулы? Несколько дней под южным солнцем?