– Там башмак, – сказала она.
Виолетта вытащила то, что лежало в коробке.
Это был очень большой башмак из прошитой кожи, темной, красновато-коричневой, с большим языком и большой стальной пряжкой с острой булавкой в середине.
Дороти сперва показалось, что в башмаке мыши. Она отступила на шаг.
– Это дети, – неуверенно сказала Филлис.
Башмак был битком набит тряпичными куколками, круглоголовыми, с немигающими глазами-бусинками.
Куклы были одетые – кто в кожаных шортах, кто в фартуках, оборачивающих все тело. Филлис неловко засмеялась. Куклы смотрели не мигая. Гедда сказала:
– Это старушка, которая жила в башмаке. Только старушки нету, дети сами по себе.
Она схватила башмак и прижала его к сердцу. Другие девочки вздохнули с облегчением.
– Какая оригинальная игрушка, – произнесла Виолетта.
– Тебе нравится? – спросил герр Штерн у Гедды.
– Она немножко страшная. Я люблю все страшное.
Август Штейнинг объяснил, что Ансельм Штерн – кукольник. Он творит чудеса с перчаточными куклами и марионетками. Они надеются преподнести подарок королеве фей, сказал он, кланяясь в сторону Олив. Представить для гостей сказку о Золушке. Куклы для постановки были надежно запрятаны в тех самых черных лакированных ящичках, уже виденных присутствующими. И он надеется, что если пьеса понравится зрителям, то назавтра они посетят «Орешек», чтобы увидеть более искусную постановку.
– Я говорю «мы надеемся представить», – объяснил он, – потому что Ансельм учит меня тайнам марионеточного театра. Я буду учеником волшебника. Я буду управлять злыми сестрами Золушки.
Олив улыбнулась. Хамфри пригласил всех к столу:
– Сначала мы будем есть и пить. Потом – представление. Потом другая перемена блюд и танцы. У нас есть талантливые музыканты – Герант играет на флейте, Чарльз на скрипке, а Том управляется как может с жестяной дудочкой.
Они собрались на лужайке. Штейнинг только что вернулся из Лондона, где встречал Ансельма Штерна, и привез ошеломительные новости. Рутинное голосование по поводу ассигнований на армию – трат на стрелковое оружие – вдруг переросло в вотум недоверия. Лорд Розбери подал в отставку, и премьер-министром стал лорд Солсбери – временно, до осенних выборов.
Проспер Кейн сказал, что эти перемены могут пойти во вред Музею. Он все еще ждал осязаемого воплощения проектов сэра Астона Уэбба – нового фасада и внутреннего дворика.
– Музей превратился в склад стройматериалов, – пожаловался майор. – А все это в лучшем случае задержит работы.
Бэзил Уэллвуд не нашел среди собравшихся ни одного человека, с которым можно было бы обсудить влияние этих событий на фондовую биржу. Он подумал, что попал в необычное племя – сплошная мишура и фальшивая позолота.
Вполголоса заговорил Лесли Скиннер. Насколько он помнит, имя лорда Розбери упоминалось в связи с прискорбными событиями, вызвавшими недавний судебный процесс. Ведь правда, ходили слухи, что прискорбная кончина старшего сына лорда Куинсберри – не лорда Альфреда Дугласа, а лорда Друмланрига – была вовсе не несчастной случайностью, но актом самоуничтожения, направленным, как говорили, на защиту доброго имени лорда Розбери? И по этому поводу задавались вопросы во время рассмотрения проигранного дела мистера Уайльда против лорда Куинсберри – иска за клевету? Скиннер говорил с таким видом, словно его интерес был чисто научным. На серьезном лице не отражалось ничего, кроме стремления к точным знаниям.
Виолетта Гримуит неодобрительно цокнула языком, согнала в кучку детей, которые стояли поблизости и слушали, и повела их есть фруктовый салат. Джулиан и Том не пошли. Джулиан поманил Тома, и они встали так, чтобы все слышать, – по ту сторону складного стола, пробуя тарталетки по одной. Прошло меньше месяца с того дня, как Оскар Уайльд в третий раз предстал перед судом, – это был второй суд над ним за «нарушение общественных приличий», так как на первом судебном процессе присяжные не пришли к согласию. Все только об этом и говорили и никак не могли перестать. Джулиан, как и его товарищи по школе, читал газетные отчеты. Он хотел послушать. Лесли Скиннер спросил у Августа Штейнинга:
– Я не ошибаюсь, вы присутствовали в суде?
– Да, – ответил Штейнинг. – Действительно так. Бедняга нуждался в дружественно настроенных зрителях. Я не мог не выступить свидетелем. Это было поистине трагическое падение. Некоторые аспекты его необъяснимы. Вы слыхали о предсказаниях гадалки?
Все сказали, что нет, хотя по крайней мере Хамфри прекрасно знал эту историю.