24 марта. Я хочу запомнить навсегда, на всю жизнь этот день, еще ни разу за все время, что вокруг немцы, не чувствовала я себя так легко и радостно. Я снова с Пушкиным, вот куда бросила нас судьбина. Мы в Пушкинских горах. Только подумать, если б я знала, что мы придем сюда, мне было бы легче. Ведь и Пушкин из Царского села попал сюда, в Михайловское. Здесь он проводил свое изгнание. Здесь он писал «Евгений Онегин», здесь все дышит им, и я снова чувствую себя легко, отвлеченной, свободной, словно кошмар немецкого нашествия кончился. Здесь его могила, но я об этом не думаю. Невозможно себе представить, что существует на свете могила Пушкина.
25 марта. Нам не разрешили жить в Пушкинских горах. Когда мама вернулась из комендатуры и сказала мне об этом, мне стало страшно. Неужели же снова надо брести по дорогам из деревни в деревню. Но вечером мама снова пошла к немецкому коменданту и вернулась радостная. Нам разрешено поселиться в деревне Петровская. Это рядом с Михайловским, рядом с Пушкиным.
27 марта. Сейчас я ходила к озеру со странным названием «Кучяне». На том берегу можно разглядеть дом Пушкина, белый, простой, светлый и слева, невдалеке от него маленький дряхлый домик няни. На берегу немцы поставили колючую проволоку.
Два с лишним года Царское Село находилось в оккупации. Фашистские солдаты превратили дворцы и павильоны в казармы и конюшни, разграбили их содержимое (на фото - Зелёная столовая Екатерининского дворца). В сентябре 1941 года фашисты расстреляли всех евреев г. Пушкин, которых обнаружили в подвалах Царскосельского лицея, где прятались от оккупантов тысячи местных жителей.
Фото РИА Новости.
15 апреля. Наконец удалось побывать в Пушкинских горах. Пришла на могилу. Белый мраморный обелиск на холме. Удивительно, как этот белый прозрачный цвет связан с Пушкиным. Белый лицей, белый дом на берегу озера, белый мрамор на его могиле. Было тихо, пусто, но потом пришли немцы. Я слышала, как они грохотали сапогами в церкви Святогорского монастыря, как они что-то насвистывали. Во дворе монастыря они устроили конюшню. Я поняла, что до тех пор, пока немцы на нашей земле, в Пушкинских горах, в Пушкине, под Ленинградом - не может быть счастья и радости.
7 мая. Не пишу дневник, опасно. На днях немцы с переводчиками делали обыск в домах. Они нашли дневник у Тани, кричали, изорвали тетрадь и грозились арестовать Таню. Я долго колебалась - не уничтожить ли мои записи, ведь там такое, что не снести мне головы, если немцы увидят. Но рука не поднялась. Прячу тетрадку под пол.
6 июля. В день рождения Пушкина был праздник в Михайловском. Его устроили немецкие холуи из Пскова. Хотелось бы все забыть, но не могу. Мерзавцы, они хотят прикрыться именем Пушкина. Они хотят сделать вид, что Пушкин с ними. Какой-то хлюст в очках рассказывал о Пушкине в музее, но я его не слушала, смотрела на опустевшие комнаты. Чувствуется, что отсюда много вывезено немцами. Нет, здесь ничего не осталось от любимого моего поэта. Я чуть не разрыдалась и выбежала в парк. Прижалась лбом к окошку домика няни и сделала вид, что внимательно разглядываю маленькую светелку, где когда-то старушка рассказывала молодому Пушкину русские народные сказки.
20 сентября. Я теперь вытаскиваю дневник только для самых важных записей. Вчера мужчин нашей деревни немцы гоняли рубить Пушкинский заповедник.
7 апреля 1943 года. Немцы угоняют молодежь в Германию. Стараюсь не думать, что и меня ждет эта страшная судьба. Особенно ужасно думать об этом после того, как я прочла пришедшее вчера письмо от Оли Климович. Оно написано так мелко, что цензоры, наверное, его не прочли и пропустили. Вот что пишет Оля своей матери:
«Здравствуй дорогая мамочка. Шлю тебе сердечный привет из далекой Германии. Живем в бараках, в комнате 24 девушки, кормят так:
300 грамм хлеба, 20 гр. маргарина, немного жидкого супа и несколько картошек. Мамочка, сколько вспоминаю Петровское, где я могла есть вдоволь картошку с квасом. Приходится очень много работать. Встаю в пять утра и работаю до 7 вечера. Ты меня, наверное, не узнаешь, хожу в брюках, в куртке и деревянных колодках. Сшила себе костюм из одеяла. Живем за забором, на работу водят строем с полицией. О, родная, как хочется все сказать, но немцы для нас, русских, все воспрещают, нам даже нельзя ни с кем разговаривать. Мне очень скучно без тебя, но я рада, что не вижу тебя здесь, в этой тюрьме, когда я увижу тебя, когда поцелую твои глаза, которые пролили столько слез обо мне».
Бедная Оля, немного тебе осталось писать всю правду. О них ты пишешь, ничего не боясь. Все твои письма приходят исчерченные черными полосами, только вот одно уцелело.
9 августа. Не писала всю весну и почти все лето. Немцы все злее, все угрюмее на нас смотрят. А я все слушаю, из-за озера доносится стук топоров, они продолжают вырубать Пушкинский заповедник, роют окопы в Михайловском. Приют трудов и вдохновления Пушкина немцы превращают в свой опорный пункт.
10 января 1944 года. Не могу прийти в себя. Все это время я не ходила ни в Пушкинские горы, ни в Михайловское, чтобы ничего не видеть. Но вчера немцы погнали всех девушек туда рыть окопы и я видела, как немцы везли вещи из музея Пушкина, везли на десяти подводах, под охраной солдат. Я успела разглядеть старинные кресла, диваны, книги. У меня было такое чувство, что немцы Пушкина везут в Германию, на каторгу, туда, где Оля.
15 января. Ну теперь ждать недолго. Сегодня немцы сожгли нашу Петровскую. Сколько лет стояла эта деревенька. Ведь она еще прадеду Пушкина принадлежала, и вот нет ее. Пепелище. Горят соседние деревни - это верный признак, что немцы бегут, что наши близко. Мы перебрались жить в «Песочки». Здесь немцы тоже не оставили ни одного дома. Трудно было рыть землянки, но я не чувствовала усталости. Я думала об одном - неужели они посмеют поднять руки на Михайловское, неужели они и там сожгут все. Неужели они в своей бешеной злобе осквернят могилу Пушкина.
2 марта. «Да здравствует солнце, да скроется тьма». Да здравствует моя родина, моя армия, да здравствует свобода, нет больше немцев. Дорогие герои, освободите Пушкина.
Глава пятая. ЗА ЛИНИЕЙ ОГНЯ: В ТЫЛУ
Тыловой почёт
В советском тылу не было нацистских зверств. Никто не выжигал пятиконечные звёзды на лбах ребятишек. Не резал у них из спины ремней. Не травил овчарками. Не обрубал кисти рук, чтобы потом пустить изувеченного ребёнка по направлению окопов советских бойцов. Впрочем, бомбы находили детей и в тылу - смерть с неба забрала более 350 тыс. малышей.
Это, пожалуй, единственная по-настоящему скорбная цифра. Остальные на первый взгляд кажутся воодушевляющими. Так, 20 млн школьников за годы войны выработали 585 млн трудодней. На одном только Кузнецком металлургическом комбинате за первые три года войны рабочими-детьми было выплавлено столько снарядной стали, что хватило бы для изготовления 100 млн снарядов. А танковой стали - на производство 50 тысяч тяжёлых танков.
Но как жили эти ребята, которые изо всех сил помогали фронту и работали наравне, а то и лучше, чем иные взрослые?
Юрий Щелчков, 1939 г. рождения: «Хлеб выпекали из лебеды, торфа и хвоща. Ходили на луга и собирали головки от клевера, называли их «кумушки». Их высушивали, растирали в деревянных ступах пестами или растирали руками. Ещё собирали лебеду...»
Александр Кремлёв, 1930 г. рождения: «Шёл мне тогда тринадцатый год. Был я парнем рослым и крепким, от старших ребят совсем не отличался. А когда дело дошло выдавать документы, меня вдруг спросили: «А ты откуда взялся? Ведь тебе ещё нет четырнадцати лет!» Но меня оставили. Год я работал прицепщиком. А когда мне исполнилось 14 лет, получил документы и стал помощником тракториста, а потом и сам сел на трактор. Пахали день и ночь, без выходных, пока не закончилась страда. Спали по четыре часа в сутки. После уборки урожая я первый раз получил на трудодни мешок зерна. Мама плакала от радости...»