IV
ПОЯВЛЕНИЕ ЭЛЕН СИЖО
Когда в десятом часу Жерфаньон оторвался взглядом от книги и откинулся на спинку стула, засунув руки в карманы, вытянув ноги, Жалэз воспользовался этим, чтобы сказать:
– Я думал опять о Бодлере. В его поэзии есть целая область, куда не заглядывает банальный бодлерьянец и которой не задевает твой упрек.
– Мистические взлеты?
– Нет. Слишком легко показать их эротическое происхождение. "Проснулся ангел в звере усыпленном". Нет. Я говорю о поэте Парижа, улиц, портов, о поэте большого современного города, а таким поэтом он остается все время, даже в своих эротических вещах. Вспомни эту изумительную фразу, в которой он объясняет, как возникли его стихотворения в прозе: "Знакомство с огромными городами и проникновение в их бесчисленные связи". Согласен, он млеет над копной волос; но даже в ней он вдыхает аромат Марселя или Александрии. А затем, есть у него и другие, свежие страницы. Особая манера вспоминать… Знаешь ты, например, эти строфы:
Но детская любовь, но рай ее зеленый,
Прогулки, песенки… объятья и венки… {*}
{* Начало пятой строфы стихотворения Бодлера "Moesta et errabunda".}
Прочитай-ка их еще раз, душа моя. Ну? Что скажешь?
– Конечно, во всем этом стихотворении много очарования.
– Ты еле роняешь эти слова.
– Да нет же.
– Заметь, какая полнота звука при таком сюжете, и на какой глубине это задевает нас! Сопоставь-ка это с Мюрже или даже с "Песнями Улиц и Лесов". {Заглавие сборника стихотворений Виктора Гюго.} О, к "Песням" я не отношусь пренебрежительно, ни к Мюрже. Когда Мюрже рассказывает именно то, что с ним происходит, ему удается сжать тебе сердце. Но все-таки! Впрочем, всего этого ты не можешь почувствовать.
– Отчего?
– Оттого, что у тебя не было парижского детства. Где прошло твое раннее детство?
– В деревне, на дороге из Пюи в Баланс; она называется Буссуле.
– В горах?
– Да, на высоте около тысячи ста метров. На хребте. Или, вернее, на подступах к огромному плоскогорью.
– Твои родители оттуда же родом, где родился и ты?
– Отец был там учителем, но родился в Бриудском округе, в овернской части Верхней Луары. Мать – гораздо более чистокровная уроженка Веле; ее родина в – пятнадцати километрах от Буссуле, между Пюи и Севеннами.
– А ты на кого похож?
– У меня отцовские глаза, темнокарие. Ростом я выше его. Но этот рост я унаследовал по отцовской линии. Некоторыми чертами лица я пошел в мать. У меня, например, ее подбородок, нос. Да и в характере у меня много от нее.
– Хорошо было в горах?
– По-моему, очень хорошо.
– Когда-нибудь ты мне об этом расскажешь. Не правда ли? Обстоятельно. Меня тянет погрузиться в такое детство, как твое. У меня, кажется, не было среди предков ни одного горца. Но разве это можно знать?… Во всяком случае, у меня к горам особое влечение. Не к живописным горам – снежным, зубчатым вершинам, розовым ледникам, альпинизму! Нет, – к жизни горцев. К тайнам, быту, вековым устоям горной жизни, о чем я непосредственно не знаю ничего.
– Ты родился в Париже?
– Да. Мать – парижанка, а отец – очень неопределенного происхождения. Это один из немногих предметов зависти моей к аристократам. Они знают свою генеалогию. Фамилия Жалэз отдает югом.
– Из-за буквы "з".
– Да. Это напоминает Родэз, Ортэз, даже Испанию.
– В Лионском лицее у меня было два товарища, если не больше, с окончаниями фамилий на "эз".
– Родом откуда?
– Кажется, из Дофине.
– Значит, горцы? Более или менее. Но много ли означает "з" для меня – это вопрос. Можно будет и его представить на разрешение господину Матрюшо. Надо думать, что чиновники, ведавшие в былое время актами гражданского состояния, руководились преимущественно собственной эстетикой, когда записывали фамилии. В Вандее есть городок Жале. Возможно, что мой родоначальник там обитал. Отец мой родился в Шартре. Но его отец был возчиком и сыном возчика. Семейство возчиков могло постепенно перебираться по долине Луары из Вандеи в Шартрскую область. Я пытался это проверить. Но поразительно, до чего народ равнодушен к таким вопросам. Происхождение не интересует его. По его понятиям, существуют мужчины и женщины, более или менее хорошо сложенные, а в остальном совершенно одинаковые и сходящиеся по воле обстоятельств.