Все за столом обнаружили солидарность, улыбнувшись по адресу депутатов.
XV
ПОСЛЕОБЕДЕННЫЕ РАЗГОВОРЫ
После обеда, когда гости разбрелись по разным комнатам, — мужчины — закуривая сигары и выбирая уголок для чашки кофе, а дамы — собравшись в будуаре мышино-серых и бледно-розовых тонов после обхода квартиры, — у Саммеко произошел короткий разговор с де Шансене.
— Ну, что нового? — спросил граф.
— Нового мало. Решено, что мы не препятствуем.
— Чему?
— Повышению акциза на очистку. Кайо окончательно ввел его в финансовый законопроект. Я читал проект мотивировки. Вопрос трактован вскользь и пренебрежительно, как пустячок. Это пройдет без прений.
— Черт знает что!
— Еще бы!
— И акциз действительно повышается с 1,25 до 1,75?
— Да.
— Чудовищно! Около 40 %. Депутаты ничего не понимают. Не представляют себе, что для нас означает надбавка пятидесяти сантимов на гектолитр.
— Нет, на сто кило.
— Ты уверен?
— Существующий акциз относится к сотне кило.
— Ты меня поражаешь, душа моя. Ты в этом совершенно уверен?
— Спроси своих служащих.
— Что это, неужели я уже в детство впадаю?
— На гектолитр акциз повышается приблизительно от франка до франка сорока сантимов.
— Пусть так. В итоге Гюро хватает нас опять за горло после того — как притворился, будто отпускает вас. Черт возьми, его цель достигнута. Это мошенник.
— Друг мой, ты несправедлив. Нам грозило нечто гораздо худшее. У нас есть все основания поступиться чем-нибудь. И к тому же это облегчает задачу Гюро.
— Вот уж на что мне совершенно наплевать. Я знаю только одно: в будущем году мне придется уплатить акциза на полтораста тысяч франков больше. Не забудь, что из нас я пострадаю больше всех.
— Что ж, ты предпочел бы полный пересмотр правил об импорте и даже иск со стороны казны о недоимках за прошлые годы?
— Не говори таких вещей.
— Разве ты от этого не застраховал бы себя премией в полтораста тысяч франков?
— Но застрахованы ли мы?
— Наше положение значительно улучшилось.
— Не забудь, во что еще нам обойдется Гюро.
— Вы решили предоставить мне свободу действий. До сих пор я, кажется мне, справлялся с задачей неплохо.
— Все-таки я предпочел бы сразу отвалить ему крупную сумму и больше не слышать о нем.
— Но ты на его счет чрезвычайно ошибаешься, душа моя. Он швырнул бы тебе в физиономию твою крупную сумму.
— Простофиля!
— Ты комик. Говорят же тебе все, что этого малого нельзя купить. Если сомневаешься, попытайся-ка сам.
— Как будто это не то же, что подкуп!
— Да нет же! Меня поражает, что такой человек как ты, казалось бы, столько перевидавший людей на своем веку, так плохо различает оттенки.
— Тише. Сюда идут. Когда ты увидишь этого субъекта?
— Не знаю. Может быть, сегодня вечером.
— Как же ты не знаешь?
— Я должен заглянуть в одно место, где, может быть, его найду. Это очень неопределенно.
В будуаре мышино-серых и бледно-розовых тонов дамы уселись очень близко друг к дружке для довольно конфиденциального совещания. Беседа за столом показалась им не в меру чинной и официальной. Им хотелось вознаградить себя. Кроме того, теснота, расцветка, освещение этой комнаты располагали их к интимной болтовне и как бы гарантировали их секретам самую уютную непроницаемость. Этот будуар чуть-чуть смахивал на альков. Запах духов, живая теплота, не овладевая всем пространством, занимали его сердцевину.
Дамы эти беседовали вполголоса. Шушуканья они избегали. Но те, кто умел, говорили гортанно. И все голоса звучали немного смачно или, по крайней мере, маслянисто и придушенно, напоминая воркованье, зовы любви (зыбь пробегала по шее, над грудью).
Когда появлялся слуга с подносом, речь обрывалась; или же произносилась ни к селу ни к городу внезапно появлявшимся фальцетом какая-нибудь фраза, от которой все кусали себе губы, чтобы не рассмеяться.
Впрочем, взрывы смеха все-таки раздавались, того смеха, который, исходя от кучки женщин, производит впечатление такого же бесстыдства, как мелькающее в окне белье.
Если бы эти разговоры услышал Жорж Аллори, светский романист, считавший своей специальностью изображение женщин большого света, он был бы чрезвычайно изумлен. Но он их не слышал и не интересовался ими, хотя находился неподалеку, в соседней комнате.
Даже этот смех ему ничего не говорил.
И действительно, такого рода речи были несколько необычны для будуара Мари де Шансене. Остальные дамы, правда, вели между собой подобные разговоры, когда представлялся случай. Но до этого дня для них бывало помехой одно уж присутствие Мари.