Когда Джеральдин протянула влажную, покрытую печёночными пятнами руку и распахнула дверь, перед ней открылся другой мир. Тот, который часто занимал её злой ум. Место, которое никто, кроме неё, не мог бы понять.
Отражающие поверхности тянулись от пола к стенам и к потолку. Ни сантиметра не осталось незакрытым. Светильники свисали с отражающего потолка в узком крысином лабиринте зеркал.
Части его напоминали дом смеха, архитектура комнаты имела так много многочисленных путей, которые пересекались друг с другом. Но образы, которые проецировала комната, не вытягивали тело Джеральдин по-детски или преувеличенно. Она спроектировала это место таким образом, чтобы видеть самые детализированные, богато украшенные детали тела, которым она была одержима. Единственный сосуд, который мог заставить её сердце биться быстрее и вернуть легендарные воспоминания.
Джеральдин была устрицей её собственного глаза.
Постоянное неудовлетворённое половое влечение требовало работы, но какими бы неортодоксальными ни были меры, она стремилась утолить свою жажду. Джеральдин знала, что никогда не сможет иметь себя такой, какой она хотела, но она сделала всё, чтобы этот опыт был как можно ближе к её необычным фантазиям.
Блестящие коридоры выглядели снаружи как больной кактус. Бесчисленные разноцветные уколы удовольствия вытянулись наружу, взывая к ней.
Некоторые были длинными.
Некоторые были толстыми.
Некоторые были мягкими.
Некоторые были твёрдыми.
Фаллоимитаторы были присосаны к стеклянным зеркалам в коридорах. Она могла замедлить своё измождённое тело перед тем, что поразило её воображение, и настроить его на соответствующую высоту и угол.
Она повернулась спиной к стене и посмотрела на своё худое, измученное отражение.
- Как раз та девушка, которую я искала, - сказала она с ухмылкой.
Оранжевый резиновый член, усеянный толстыми венами размером с ночного ползуна, тут же заставил её губы сжаться. Покрытый коркой гормональный остаток всё ещё висел липкими хлопьями на стержне цвета тыквы с одного из её предыдущих сеансов. Она была готова снова ввести высушенные останки в свою сырую пещеру.
Фаллоимитатор приблизился к её слюнявой щели, и растянутые половые губы Джеральдин задрожали от голода. Её раскрытая рана была готова. Одно лишь пребывание в комнате её последней одержимости заставляло её сердце биться чаще, а ощущение того, что стержень снова соединяется с её дыркой, ослабляло её колени.
В комнате она была слепа к типичной обстановке, которая её огорчала. Тёмная реальность, что она обречена остаться одна. В зеркальном зале она смогла погрузиться в свою анатомию, а также погрузиться достаточно, чтобы вспомнить о происхождении этих чувств.
Звук её влажного мяса, приспосабливающегося и растягивающегося, чтобы слиться с объектом, заполнил её барабанные перепонки. Джеральдин напряглась и прижала морщинистые ладони к стеклу перед собой. Она каталась на каучуке, как нетерпеливая порнозвезда, пока изо рта у неё текла слюна.
Она взглянула на свою кожистую ухмылку, наслаждаясь своим отражением. Но этого всё равно было недостаточно.
Джеральдин закрыла глаза.
Она вернулась в то время, когда ещё была надежда, когда перспективы не были такими унылыми. Когда она была сосредоточена на поиске удовлетворения, а не на том, чтобы отнимать его у других.
Напряжённые образы проигрывались в её черепе, как тайный фильм.
Семилетняя Джеральдин сидела в шкафу. Кусочки жалюзи перед её носом открывали неясный, но удовлетворительный вид. Она заметила гладкую голую задницу своей матери на кровати. Это был первый раз, когда она увидела это, но далеко не в первый раз она подумала об этом. Она понятия не имела, откуда взялись эти чувства, но сколько она себя помнила, зад Милдред Борден был её ежедневной мыслью.
Это стало навязчивой идеей.
Вид задницы её матери, сидящей на лице другого мужчины, вызвал странное, тёплое, но приятное чувство внутри Джеральдин, но вместе с восторгом пришёл гнев. Джеральдин не расстроилась, что мать не оседлала отца. Она расстроилась, что это была не она.
Джеральдин редко выпадала возможность поиграть-побороться с мамой, но всякий раз, когда ей это удавалось, она всегда позволяла матери взять верх. Каждый раз она пыталась пробраться ближе к бёдрам, ближе к тому, чтобы этот толстый, сладострастный зад душил её.
Мать Джеральдин всегда осознавала неловкость, когда она возникала. Как любой логичный родитель, Милдред уклонялась от неуместных позиций. Она не была уверена, что её дочь осознаёт неуместность такой ерунды, но со временем искра подозрения в глазах Милдред только увеличилась.