Выбрать главу

Потянулась к нему, схватилась за палку. Затем стало темно…

Очнулась от крика. По обоим берегам затона бегали мужчины с шестами.

– Ты не умерла? – испуганно спросила Лялька и схватила меня за руку. – А Дашка утопла, – тихо сказала она.

Дашка утопла? Значит, я не смогла спасти? Я дрожала от испуга и холода.

– Не стучи зубами, – попросила Лялька. – Мне страшно. И губы у тебя синие.

С трудом встала.

Недалеко на камне сидел Андрейка. Лицо у него было бледное – он осторожно ощупывал свою ногу.

– Ты, как настоящий мужчина, – медленно сказал Андрей-ка и улыбнулся. – Другая девчонка подняла бы крик, а ты сама полезла в воду. Это надо отметить.

Я вспыхнула от неожиданной похвалы.

– Каждый бы сделал так, – небрежно сказала я. – Пошли домой, а то нас хватятся.

Андрейка встал и, громко охнув, снова сел на камень.

– Нога, – сморщился он, – или вывих или растяжение. Ударился о камень, когда тащил тебя. Теперь мне не дойти домой.

Меня охватывает раскаяние. Все это из-за меня. Сразу вспоминаю, что я военачальник, и громким голосом приказываю сидящим на берегу девчонкам, чтобы они помогли отнести Андрейку домой.

Складываем «стульчиком» руки. Прыгая на одной ноге и морщась, Андрейка усаживается на приготовленные носилки, и мы, кряхтя, несём его домой.

В доме суматоха. Мама с Наташей ушли искать нас.

Увидев Ляльку, нянька всплескивает руками и крепко прижимает её к себе. Испуганная Лялька громко плачет, и вдруг у неё начинается рвота. Нянька поспешно раздевает Ляльку и укладывает в кровать. Я тоже стараюсь помочь, но нянька прогоняет меня.

– Уходи на двор! – сердито говорит она. – Ты сама чуть не потопла, и сестру не доглядела. Так её одной зеленью и рвет. Объелась яблоками незрелыми. Вот мы за это и выгоним тебя из дома. Нам такие фулиганы не нужны.

– А Андрейка говорит, что я, как мужчина, – с обидой говорю я, но нянька выпроваживает меня из комнаты.

Обиженная выхожу на двор. Выгонят из дома, как Моть-ку? За что же ее выгнали? Мне хочется плакать, но вспоминаю, что я «мужчина», и сдерживаюсь.

У сарая на чурбаке сидит дед. Волосы у него совсем белые, вымазанные маслом, и кажется, что они прилипли к его голове, которая все время трясется. Лицо в глубоких морщинках, на подбородке тоненькая бороденка. Он с утра до ночи мастерит и поёт «божественное», как говорит нянька.

Я присаживаюсь около него и спрашиваю, что он делает.

– Лыко, внученька, лыко, – говорит он и смотрит на меня маленькими выцветшими глазами. – Вот придет зима, а у меня лапотки готовы, и ноженьки мои старые не будут мерзнуть.

– Да в лапотках неудобно, ты сапоги купи, – советую деду.

– Сапоги кусаются, – качает головой дед. – На сапоги денег целый воз надобно. Бедному человеку на белом свете терпеть надо, а богатому все можно.

Сижу и думаю, почему на свете есть бедные и богатые? Почему одним терпеть надо, а другим все можно?

– А почему бедным не можно?

– Прогневали господа бога своей гордыней. Вот он и послал испытание. Зато на том свете ублаготворит благостью. И будут там блаженства райские. Господь терпел и нам велел.

– А Мотька терпела?

– Какая Мотька? – удивляется дед.

– А та, что в пещере жила. Вот, где Мотькина хатка.

– А-а, Мотька! – вспоминая, говорит дед. – Давно это, я еще мальчонкой был, жила у нас в деревне девчонка Мотька; била её мачеха, с утра и до ночи работать заставляла. А потом не пожалела сироту – выгнала из дома. Вот и пошла Мотька ночью. А тут гроза, молния сверкает, гром гремит, а она в ночи одна, бездомная. И вдруг ей божественное провидение и голос говорит: «Иди, отроковица, на самую высокую скалу. Не бойся, взбирайся, камни под тобой ступеньками ложиться будут. А как дойдешь до середины горы – разверзнется её нутро, увидишь пещеру. Это и будет твоей хаткой». Как сказал, так и смолк. Перекрестилась Мотька и пошла. Так и случилось.

– Да как же она там жила? Кто её кормил?

– Птицы божии прилетали, корму ей в клюве приносили. Роса божья её умывала, медведь мед притаскивал, белочка орешки.

– Одной-то страшно?

– Зачем одной? С богом была. Богу молилась. А потом он её к себе отозвал. Ангелы её душеньку на крыльях унесли.

Дед помолчал, перекрестился.

– За упокой души ее ангельской.

Я хотела расспросить деда про душу ангельскую, но с балкона донёсся голос мамы. Она звала меня.

– Гадкая, непослушная девчонка. Растешь, как настоящий разбойник. Опять объелись зелеными яблоками. У Ляльки понос и рвота. Андрейка тоже заболел. Завтра увозят в больницу. Сейчас же иди в угол, а то в город отправлю.

Я вошла в комнату, стала лицом в угол и присела на корточки. Слезы катились по щекам.