В комнате горит ночник. Нянька опять у девочки.
Мне так жалко себя. Раньше нянька раздевала меня, садилась рядом и пела, пока не засну. Теперь я – никому не нужна.
Недавно у Саньки умер брат. Его положили в гроб и засыпали цветами. Нет, это умер не он. Это умерла я. Лежу в мягком в маленьком гробу. Кругом плачут, нянька причитает:
– И на кого ты нас покинула? Бросили тебя одну, сиротинушку.
Так причитала Санькина мать, когда хоронила сына. Вижу маму, отца – они тоже плачут.
Слезы катятся у меня по щекам и, от жалости к себе, плачу громче. Подошёл отец.
– Ну, что ты, доченька? Что ты, моя джанушка? Захлебываясь от рыданий, бросаюсь к нему.
– Ну, не надо! Не надо! – успокаивает он меня. – Хочешь, я тебе песенку спою? Берёт на руки ходит со мной взад и вперед по комнате. Прижимаюсь к его груди и, вдыхая знакомый, родной запах, трусь о его бороду.
Как хорошо лежать в его сильных руках.
– Ты меня не бросишь? Ты меня любишь? – все еще всхлипывая, спрашиваю. – Спи. Спи, моя ненаглядная! – говорит он.
А девочка все ещё пищит. Как маленький котенок, подумала я.
Мама ничего не видит. Об этом сказала нянька.
Нянька прикрикнула на меня, когда я стала капризничать. – Бесстыдница! Мать ослепла – ничего не видит, а ты только кричишь и шалишь.
Сразу перестала плакать. Почему не видит? Я же вижу: и комнату, и солнце, и птиц над нашим домом…
Вечером решила пробраться к маме.
Она сидела в кресле, опустив руки на колени. Бедная мамочка – у неё такое грустное лицо. Она что-то шептала. Тихонько подошла к ней.
– Как страшно! Боже мой, как страшно! – сказала мама, и по щекам её потекли слезы.
Я бросилась к ней, упала на колени, захлебываясь от плача, стала целовать холодные пальцы.
– Ты не бойся! Я с тобой! – плача, утешала маму. – Я тебя никогда не оставлю!
Она гладила меня по голове, целовала мокрое от слез лицо.
Испуганно посмотрела на неё. Но ведь у мамы такие хорошие ясные глаза. Почему она не видит?
Придвинувшись, сажусь около неё, прижимаюсь к коленям. – Ты не бойся! Ты не бойся! Я с тобой!..
Две мои сестры – Наташа и Соня, брат Витя наконец вернулись с дачи.
Кинулась навстречу.
– А у нас девочка!.. – Конечно, лучше бы мальчик. Девчонки только визжат, – говорит Витя. – Мысленно согласилась с ним. Мне не хватает мужского общества.
– Ну что ж, что девочка, – степенно вмешивается Наташа. – Вот, когда родилась ты, мы тоже кричали: «Не хотим девчонку. Зачем она нам?» А вот теперь выросла и ничего себе.
– Конечно, мальчик был бы лучше. Но девочка ничего. Надо мириться, – говорит Соня, поджимая губы.
– Эх, ты, Рейнеке-лис. Всегда лисишь, – смеётся над ней Витя.
В доме весело и шумно. Маме лучше. Она может читать. Больше всего шума от Вити. Смеётся так заразительно, что вокруг смеются.
Он уже учится в гимназии. По-моему, он самый красивый мальчик на всём белом свете. У него длинные брюки, пояс с большой медной бляхой. Когда вырасту буду носить такую бляху.
По вечерам он уходил в театр. Возвращаясь, долго пел и танцевал, подскакивая, выбрасывая ноги в разные стороны.
– Ну и память, говорят о нём. Как у артиста.
С гордостью смотрю на него. Гляжусь в зеркало. Стараюсь подражать. Не получается.
Наташа строга и задумчива. Не отходит от мамы. Подолгу читает ей вслух. Она тоже учится в гимназии, носит форменное платье с черным фартуком. Завидую фартуку! Ничего нет прекраснее фартука! У Наташи коротко стриженные волосы с пробором на бок. Мечтает о косе. Огорчается: каждый год стригут под машинку.
У Сони тоненькое лицо, торчащие дыбом короткие волосы. Ни с кем не ссорится. В разговоре соглашается со всеми. – Эх, ты, лисичка-сестричка, посмеивается Витя.
– Не трогай Соню. Она умная, – назидательно говорит Наташа. – Сколько знает сказок и стихов. Не зря её любит Бабо.
Бабо – мама отца. Тоненькая, ходила в грузинском костюме. Лицо поражало красотой. Говорила тихо, но все слушались её. Бабо командовала домом. Даже мама слушалась её.
Часто Бабо закрывалась в своей комнате на ключ. Тогда говорили шепотом: – Тише! Бабо работает. Не мешайте ей писать!
Она часто читала Соне сказки. Заставляла читать стихи вслух. За это Бабо позволяла Соне играть её кольцами, которые были на всех пальцах.