И тут Вилбера настиг тот самый мерзкий запах, который мэр уже имел удовольствие унюхать сегодня в тюрьме.
— фу[ — Он помахал рукой перед носом и подумал, что едва ли этот запах исходил из полицейского участка. Если бы эта вонь стояла только у них, они бы давно уже все починили… А тут она распространилась аж до его дома.
В кустарнике, росшем неподалеку, метнулась какая- то тень и тут же исчезла. Вилбер прищурился.
— А это еще что за чертовщина? — пробурчал он себе под нос.
Особняк мэра был окружен надежным забором. Высокий густой кустарник рос прямо за шестифутовой кирпичной стеной, вернее, сами кирпичи возвышались всего на два фута, а остальные четыре составляли толстые железные прутья с промежутками в четыре дюйма. Ни один даже самый тонкий человек не пробрался бы через такую изгородь.
У Вилбера вдруг мелькнула мысль, что тень не была человеческой. И чем дольше он размышлял над этим, тем больше склонялся к мысли, что она не принадлежала и животному.
Но тогда терялся здравый смысл. Или человек, или животное. Третьего не дано.
Неподалеку кто-то громко замурлыкал и царапнул когтями.
Эти звуки уже не на шутку встревожили Вилбера Вытянув шею, он завертел головой, высматривая непрошенного гостя. Две домашние кошки в один прыжок очутились под маленьким плетеным столиком. Вид у них был настолько перепуганный, что Вилбер понял: вытащить их оттуда окажется делом весьма сложным.
Тень снова мелькнула у изгороди, на этот раз поближе к дому.
— Мэг! — крикнул Вилбер. — Принеси-ка мой обрез, дорогая. И немного дроби.
Парди всегда держал обрез наготове. Теперь он зарядил его крупной дробью, надеясь как следует угостить пришельца.
— Иди-ка в дом, мамочка, — велел он жене. — И приготовься по моему сигналу включить все прожекторы.
— Что там такое, Вил?
— Еще сам не знаю, милая. Ну, иди. Пропой мне, что ли, когда будешь готова.
Вилбер Парди спустился с крыльца в отвратительно пахнущий сумрак.
В другом конце города шериф Родейл, сытно поужинав, отодвинул стул и так громко рыгнул, что его несчастная жена, хлебнувшая лиха со своим муженьком, только поморщилась, стоя у посудомоечного автомата.
— Неплохой ужин, Бетти Мэй! — заорал Родейл.
Собака, лежавшая на полу в столовой, вскочила и обиженно покинула комнату.
Бетти передернуло. Почему — в который раз спрашивала она себя — почему она только вышла замуж за эту СВИНЬЮ?
За все эти годы Родейл не упустил ни единого шанса приударить за какой-нибудь юбкой. В округе у него всегда имелась на примете девица — какая-нибудь ничтожная потаскушка, так сказать, хранящаяся «про запас». Уже более десяти лет Нед с женой спали врозь. Будучи истовым бабником, Нед становился совершенно невыносимым, когда напивался, что происходило теперь каждый вечер. Кроме всего прочего, Родейл был и на руку нечист. Одному Господу Богу известно, сколько добра он успел натащить за долгие годы и где-то тщательно запрятать.
Но самым гнусным являлось то, что Родейл представлял собой просто образчик свинства. Мужлан, настоящий мусор. Вдобавок ко всему он частенько колотил Бетти. «Для поддержания формы», — объяснял Родей \ этот регулярный ритуал.
Пожалуй, именно поэтому Бетти до сих пор не ушла от него. Родейл время от времени недвусмысленно напоминал жене, что если она попытается сбежать от него, то он ее обязательно выследит и пристукнет.
И несчастная Бетти терпела, потому что знала: на руках ее мужа уже немало крови невинных людей. Еще в былые времена недруги Родейла непостижимым образом начали странно и бесследно исчезать. Конечно, те давние времена миновали, но жители их хорошо запомнили, и поэтому до сих пор слово шерифа считалось здесь законом. Так Родейл и заправлял делами — либо держа людей в страхе, либо пользуясь своими многочисленными связями. А в штате он был почти со всей администрацией на дружеской ноге. Каждый раз местное население голосовало против него. И каждый раз он все равно побеждал.
Нед Родейл содержал подробнейшую картотеку на сильных мира сего. Он вел доскональную запись их служебных преступлений. Шериф знал, кто кому платит и сколько, при этом, естественно, «отстегивали» и ему. Родейл был неплохо осведомлен, кто за кем ухлестывает, и, время от времени шантажируя, он без труда урывал лакомые кусочки.