Дэвид откинул с вспотевшего лба спутанную прядь волос, неспешно обошел неподвижную фигуру матери, затем забрался на стул и налил себе из графина воды. Держа в руках стакан, он снова посмотрел на простиравшуюся перед ним на полу картину, смутно ощутив некоторую неловкость от взгляда неподвижных, остекленевших глаз матери.
Не спеша отхлебывая воду, он мысленно перебирал возможные объяснения того, что произошло с матерью. А может, мамочка просто "умерла"? — пришло на память услышанное где-то слово. Мальчик молча взирал на слабую полуулыбку, застывшую на изогнутых и чуть приоткрывшихся губах женщины, и внезапно почувствовал исходившую от них поддержку. Да нет же, просто мамочка решила как-то по-новому поиграть с ним; более того, поскольку раньше она практически не принимала участия в его детских забавах, подобное участие представлялось ему даже более интересным, чем игры с другими детьми.
Поставив недопитый стакан на стол, мальчик слез со стула. Затем он подошел к мертвой женщине, опустился рядом с ней на колени, взял мать за руку, чуть приподнял ее, отпустил и весело захихикал, когда ладонь с мокрым шлепком снова опустилась на прохладный пол. Сама же мамочка при этом даже не шелохнулась. А что, с ней даже интересно играть, непонятно только, почему она никогда не делала этого раньше, — пронеслось в его детском мозгу.
Тут ему стали приходить в голову всякие забавные штучки. Дотянувшись до стоявшего на краю стола стакана, он взял его и вылил остаток содержимого прямо на лицо матери — ему очень хотелось узнать, до каких пределов простирается ее терпимость и насколько он может рассчитывать на нее, как на партнершу по играм. Мать никак не отреагировала: вода просто стекла по ее неподвижному, даже какому-то восковому лицу, на котором остался лишь неширокий след из нескольких зацепившихся за волосы капель, и двумя струйками сбежала по шее, образовав на кафельном полу маленькую Лужицу.
Тогда Дэвид наклонился и пощекотал у матери под подбородком — вялая кожа чуть шевельнулась от прикосновения детских пальчиков, рот раскрылся немного шире, и из его уголка вытекла тонкая струйка слюны, чуть испачкавшая ладонь мальчика. Это почему-то рассердило, даже потрясло его — он резко выпрямился и поспешно вытер руку о штанину. И все же у него еще оставались кое-какие сомнения как относительно условий затеянной им игры, так и самой возможности ее продолжения. На самом ли деле мамочка была настроена столь благожелательно, что он мог делать с ней все, что ему заблагорассудится, или все же оставался какой-то предел для полета его фантазии?
Резко повернувшись на месте, Дэвид устремился в гостиную, где в большом ящике со всевозможными игрушками у него была давно припасена коробка с цветными мелками. Вернувшись с ними на кухню, он решил приступить к основной части своей игры. Первым делом у мамочки появилась пара черных, неровных очков и длинных, загибающихся книзу усов. Следующим на ее лице появился прелестный красный нос — очень похожий на тот, который был у папочки. Мать по-прежнему даже не шелохнулась, всем своим видом словно поощряя сына на продолжение игры. И все же Дэвиду оставалось непонятно, каким образом она продолжает сохранять спокойствие и ни разу даже не улыбнулась — ведь мелки наверняка щекотали ее.
Затем Дэвид снял со швейной машинки картонную коробку и вынул из нее длинную булавку. Осторожным движением руки он легонько ткнул мать в щеку, а когда та никак не отреагировала на это — ни словом, ни жестом не выразив хотя бы малейшего протеста, — несколько раз уже с силой вонзил булавку чуть ли не по самую головку. Подобные действия мальчика продолжались довольно долго, так что он уже начинал чувствовать первые позывы голода. Попытавшись заговорить с матерью на эту тему, он, однако, не услышал с ее стороны никакого ответа. Снова почувствовав раздражение, он захныкал, начал вскрикивать и топать ногами, но женщина все так же лежала на полу кухни с этим смешным и нелепым выражением на лице.