— Только не уходи далеко. И не ходи в лес, через час прогулка закончится!
— Не пойду, — обещал Александр. — Я ведьмы боюсь.
У БРАТЬЕВ ГРИММ — В КРИВОМ ЗЕРКАЛЕ
Искать долго не пришлось. Не успел он выйти из тени высоких сосен, как увидел за деревом ярко-зеленый кафтан. Александр тихонько свистнул и щелкнул пальцами. Гном осторожно высунул старческое личико, хитро подмигнул и побежал к следующему дереву.
Они углублялись в чащу: впереди, кувыркаясь и кривляясь, спешил гном, а за ним, чувствуя раздражение от его дешевых фокусов, шагал Александр. Иногда он терял гнома из виду, и ему приходилось идти на звон бубенчика на гномьем колпаке; иногда уродец нарочно сворачивал с дороги, потому что ему хотелось посмотреть, как Александр продирается сквозь заросли, цепляясь за ветки одеждой и расцарапывая лицо.
Несколько раз гном останавливался в шаге от Александра, но, когда Александр протягивал руку, чтобы сдавить его тонкую и неестественно длинную шею, гном превращался в зайца, разворачивался спиной вперед и делал длинные прыжки, хищно скалясь длинными кривыми зубами и злобно сверкая красными глазами альбиноса.
Его превращения были совершенно бессмысленны. Александр знал, что гном делает это из одной лишь бессильной злобы. Гном был слугой, присланным ему в проводники, и это выводило уродца из себя.
Тем временем заросли густели, полумрак становился непроглядной тьмой. Прокладывать путь было все тяжелее, ведь здесь, если верить братьям Гримм, «тысячи лет не ступала нога человека». Конечно, уродцу проскочить было запросто — он обернулся летучей мышью и, попискивая, летел над головой Александра, касаясь ее своими мерзкими крыльями.
Когда они добрались до замка, было уже совсем темно. Гном шлепнулся перед Александром на землю, встал на ноги, отряхнул кафтан, издевательски поклонился и сказал «Абракадабра».
«Без этого мог бы и обойтись», — подумал Александр, поднимаясь по бесконечной лестнице к воротам, хотя на самом деле он был рад, что избавился от общества этого невежи.
Две створки ворот открылись медленно, с режущим слух скрипом. Это был не литературный штамп: их просто не смазывали тысячу лет. Уже в первом зале Александра впечатлило, что слуги действительно спали — замерзли, окаменели, можно назвать их состояние как угодно. Глаза у всех были открыты: они смотрели бесстрастно, безо всякого интереса, и Александр почувствовал себя неуютно.
Самое неприятное, что Александру приходилось идти мимо слуг. Он был очень осторожен, но все-таки с кем-то столкнулся. Он машинально извинился. Слуги шатались, как портновские манекены. Александру пришлось даже схватить за пояс одну толстую повариху, которая рисковала свалиться на пол. Повариха сердито завращала глазами: в них не было и тени благодарности.
… Пыль, пыль, везде пыль — на креслах, на полу, на длинном обеденном столе, на котором матово блестели серебряные вазы для фруктов; на головах, руках и ногах и даже на ресницах слуг — сантиметровый слой пыли.
У дверей, которые отделяли зал приемов от покоев Спящей красавицы, стояли двое измученных стражников со скрещенными копьями. Их можно было понять: другому было суждено войти сегодня в эти двери и снять проклятие. Другому, не мальчишке, что появился невесть откуда и невесть с какими намерениями.
Александр без труда прошел под скрещенными копьями, испытывая чисто детское злорадство, повернул дверную ручку, вошел в покои и осторожно закрыл за собой двери. Потом огляделся и увидел то, что все время ожидал увидеть: легкий розовый полог балдахина был приоткрыт, и под ним лежало самое прелестное создание на свете. Ее утонченные черты не передал бы и гениальный иллюстратор. Над балдахином нависла огромная тяжелая паутина, в которой ждал тот единственный, кто не спал в этом замке, и таращил желтые глаза.
Александр преодолел десять метров, отделявшие его от Спящей красавицы, сел на кровать и отдернул покрывало. Почему-то он был уверен, что увидит девушку лет пятнадцати, но на кровати лежала пятилетняя девочка, необыкновенно красивая, с маленькими пухлыми губками и широко расставленными глазами. Глаза были темно-синие, почти фиолетовые. Они смотрели на Александра с бездонной, совсем не свойственной ребенку тоской.
— И давно ты над ней висишь? — спросил Александр глухо, не в силах оторвать взгляд от печальных глаз девочки.