На какое-то время Милу, Данба и маленькая Роза покидают Африку и идут прогуляться в леса, что видны со ступенек «Терний». Это такое местечко в провинции Бурбонне, самом сладостном краю Франции. Вереница лесистых холмов прерывается, и меж ними, чуть позади, возносится ввысь Флерьель: виднеются приход и колокольня Флерьеля. А еще дальше простирается обширный нежно-голубой край, где посверкивают порой на закате окошки Шарру. Милу и его невидимые спутники переносятся на опушку леса, что растет ниже Флерьеля. Они садятся в тени у виднеющейся отсюда дороги. На них веет лесной свежестью. Они вдыхают ее, наслаждаются… Потом внезапно Милу возвращается на скамейку, где все это время покоилось его тело. Данба и маленькая Роза постепенно удаляются (в сторону Африки, по всей видимости). Милу чувствует, что ему стало скучно, и отправляется в дом отыскать мадам Сорен, бабушку.
II
Он видит ее сидящей возле окна в столовой, на том месте, откуда она может наблюдать за всем, что творится во дворе, на кухне и в прочих комнатах. Она следит за прислугой. Но главным образом ждет, чтобы застать врасплох кого-нибудь из служанок мадам Реби. «Ну вот, моя милая, вы не можете заниматься домом!» – скажет она тогда.
Она живет в «Терниях» на протяжении всего года, за исключением двух зимних месяцев, когда отправляется к семейству Реби в Монлюсон, где месье Реби владеет фабрикой по производству сельскохозяйственных инструментов. Ее собственная прислуга состоит из деревенских жителей, в то время как прислуга зятя – из городских, а они – «самые поганые отродья на свете», как утверждает мадам Сорен. Устроившись в кресле, где ей несколько тесновато, она ни на минуту не теряет из виду того, что творится на кухне.
Милу прыгает на подлокотник и запросто устраивается на коленях у бабушки. Из всех членов семьи ее он любит больше всего. Оттого что эта женщина шестидесяти двух лет отличается большей жизнерадостностью, нежели мадам Реби, которую тяготят вечные заботы хозяйства, давление мужа и непостижимая тоскливая вещь, которую она зовет своим «долгом». Бабушка же, мадам Сорен, напротив, как говорят в ее окружении, женщина во всех своих проявлениях. Говорит она громко, властно и уверенно, никогда не колеблется. Язык ее смелый, приправленный местными словечками, используемыми вполне сознательно.
Суждения ее категоричны: «Принесла в подоле, потаскуха!» Война оставила в ее душе особенный след: нечистоты, лежащие на земле, она зовет «пруссаками». На прогулке она говорит Милу: «Осторожно, а то наступишь на пруссака!»
Ребенок инстинктивно тянется к такому характеру, который ничто не поколебало, к такому уверенному в себе уму. Конечно, она не принадлежит его воображаемому миру; никто из людей мира материального, жизни здешней, земной, не подымался еще до высот невидимой вселенной Милу, жизни потусторонней, измышленной. Эти миры существуют отдельно, и, несмотря на привязанность, которую она питает к внуку, мадам Сорен никогда не удостоится чести быть представленной Невидимкам. От одной мысли, что он произнесет имя Данба перед бабушкой, у Милу кружится голова.
Тем не менее мадам Сорен доставляет ему радости, что принадлежат миру нездешнему. Например, он просит ее петь песенки, слова которых не слушает, но музыка сопровождает его видения мира тайного.
Мадам Сорен знает много песен – песен ее молодости, песен Беранже, частушек про всяких политиков, которые нравились месье Со-рену. «А у Селин моей любовник скромный…», «Эй, ягнятки-малыши!», «Студенты пошли в свою „Хижину“», «Вольтер, владыка смыслов…» и т. д.
– Бабуль, спой что-нибудь! Знаешь про «Лицемеров»?
Мадам Сорен начинает петь густым голосом, по-прежнему смотря в окна кухни. Ее слушают стоящие на каминной полке бюсты Руссо и Вольтера.
О дивная героическая музыка, под которую кружат на шумных празднествах кавалеры в золотых доспехах в землях, где не бывали ни Мизон[5], ни маркиз де Морес[6], в краях, о которых географы пишут «непроходимые дебри», а Милу читает эти слова как «родимые дебри». Песня заканчивается слишком рано.
5
6