— С путешественниками? — говорит он, не обращаясь ни к Лили, ни к Николь, оставив их спокойно выпивать. — Ким с кучей путешественников Нового Поколения? И куда именно они направлялись?
— Судя по всему, колесили по всей стране, — говорит Николь. — А еще по Ирландии.
— А как же со школой? — говорит он.
— Мы не ходили в школу, — говорит Лили. — Никогда. Это было отвратительно.
— Ну и как же твоя мама все оплачивала, например бензин? — спрашивает он. — Вы не могли без этого обойтись. И без еды. Твоя мама работала?
— В пути всегда найдутся люди, которые дадут тебе все, что нужно, — говорит она. — Вы просто делитесь. Это стиль жизни. Хотя иногда мама работала. Мастерила кое-что для фестивалей. Ювелирные изделия и одежду. Она собирала фрукты и еще всякую фигню.
— Собирала фрукты? — говорит Марк. — Ким собирала фрукты? Ни на секунду не могу себе такого представить. А скажи мне, она в это время с кем-то виделась? С каким-нибудь, знаешь ли, парнем? Наверняка у нее кто-то был. Или даже несколько. И как они обращались с тобой, Лили?
Он понимает, что волнуется, но не понимает, из-за чего. Может, его взбудоражил тот факт, что, возможно, эти мужчины плохо обращались с Лили, может быть, сексуально домогались, или же у него просто приступ похмельной ревности из-за Ким. Потому что очевидно, что она еблась по всей стране. И если она превратилась в бродяжку-хиппи, это не значит, что она утратила свои сексуальные аппетиты, что ей перестал нравиться случайный секс. В туалетах пабов. В фургонах ив кузовах старых грузовиков и прогнивших автобусов. Вероятно, в старых библиотечных автобусах — он видел такие. И на полях тоже, это его не удивит, во время сбора клубники.
— Скажи, кто-нибудь из них с тобой развлекался? — говорит он.
— Ты имеешь в виду, засовывал ли кто-нибудь в меня пальцы, Марк? — говорит Лили. — Трахал ли кто-нибудь меня?
— Я не думаю, что мы сейчас должны поднимать такие темы, Марк, — говорит Николь.
— Нет, мы должны, — говорит он. — Если это касается благополучия моей дочери. Мы должны поднять все темы. Мы должны вывернуть все это наизнанку. Я хочу знать, что она делала, пусть расскажет мне о каждом дне за эти десять лет.
— Колбасилась, — говорит Лили, сцепляя и расцепляя пальцы. — Колбасилась и с ума сходила, — смеется она и внезапно становится очень неуверенной в себе. Внезапно она стала похожа на ребенка, думает Марк, на его ребенка, а не на подростка, с этими костлявыми плечами, этими маленькими, впавшими сине-зелено-серыми глазами. Не на ебаную бродяжку Нового Поколения. — Юк, — говорит она, потягивая свой Bacardi Breezer через трубочку прямо из бутылки. — Какого черта ты заказал мне лимон с лаймом? Я ненавижу этот вкус. Лучше всего — арбуз. Арбуз — это круто.
Наклонившись вперед, Николь произносит:
— Пришла официантка. Дала нам талон. Надо просто пройтись до буфета. В качестве закуски мы можем взять маленькие салаты, они полагаются к горячим блюдам. Или можно взять большой салат как основное блюдо. У них разная цена.
— А что, если мне хочется просто горячего? — говорит Марк.
— Тебе в любом случае полагается салат.
— Я не хочу салат, — говорит он.
— А я вообще ничего не хочу, — говорит Лили.
— Вы оба можете делать все что хотите, — говорит Николь, — а я пошла за салатом. Я умираю с голоду.
Марк наблюдает за Николь, дефилирующей к буфету, и его глаза нечаянно прикованы к ее заднице, она пробирается между оживленными столиками, аккуратно уворачиваясь от бегающих детей. Ее розовый костюм безнадежно измят на спине, хотя ее точеная фигура, тем не менее, четко проглядывается сквозь ткань — это тело по-прежнему способно его возбудить. Очень гибкое тело. Время от времени Николь устраивала перед ним, как она это называла, порнографические представления, раскидывала ноги и поднимала задницу, но она не повторяла этого с тех пор, как родилась Джемма.
Обернувшись к Лили, Марк видит, что та продолжает сцеплять и расцеплять пальцы и безотрывно смотрит в пол, явно не желая с ним разговаривать. Они в первый раз остались вдвоем, в первый раз за все эти десять лет, и он чувствует себя неловко, ему стыдно, и он уверен, что бы он ни сказал, все будет истолковано неверно, так что через пару минут, после того как ни один из них не произнес ни слова, ее беспокойство вызывает в нем еще большую неловкость — он уверен, что она это делает, чтобы потрепать ему нервы, — и Николь все еще не видно, не видно ее ярких, волнистых, светлых волос, он сам решает пойти забрать тарелку, оставив Лили в одиночестве.