Марк вспомнил, что после своего опыта с Ким он вообще не хотел другого ребенка. Что вскоре после того как исчезла Ким, он сказал себе — больше никогда, я больше не хочу детей. Ким заставила его до конца осознать, как сильно он не доверяет женщинам. Насколько он мог понять, женщины ни перед чем не остановятся, лишь бы оказаться правыми. Ким забрала его ребенка с собой, чтобы навредить ему, ведь так? Она наврала социальным службам. Она наврала полиции. Она последовательно продолжала врать ему. Да плюс к этому еще его мать, счастливо помахавшая рукой своему младшему сыну, когда тому было только десять. Она позволила ему уехать в Канаду вместе с ее бывшим мужем, с ее вспыльчивым бывшим мужем, она прекрасно отдавала себе в этом отчет, и с его новой подругой, женщиной, которую Робби едва знал, и его мама отлично понимала, что в будущем у них не будет контакта, никакого контакта, это было частью сделки. Марк не знал, почему женщины могут быть такими жестокими, такими злобными. Он думал, что когда дело касается детей, и семьи, и ответственности, дерьмом оказываются мужчины, но в его опыте это были женщины. Словно они были абсолютно другим видом. Не человеками.
Несмотря на то, что он встретил Николь, несмотря на то, что по уши влюбился в нее, потому что она была так благоразумна, так рассудительна, потому что была такой легкой, но в то же время заботливой, несмотря на понимание того, что Николь была самым лучшим, что могло с ним случиться, несмотря на то, что в конце концов он женился на ней — о, она вполне соответствовала его взглядам, его вкусам, его достоинствам, его намерениям, — и вот они сидят вдвоем на уютной террасе, в своем доме, стоящем на полпути к вершине холма, и при мысли, что у них может быть ребенок, Марку по-прежнему тревожно. Он все думал, что внезапно она изменится, что удача перестанет ему улыбаться, что она не была с ним честна, что она просто окажется еще одной Ким. Николь ужасно хотела ребенка, она умоляла его об этом. Сказала, что в их браке нет никакого смысла, если они хотя бы не попытаются завести детей. Потому что брак — именно об этом. И зачем она тогда так глупо вышла за него замуж? Он сказал, что она должна попытаться посмотреть на вещи его глазами — почему он приходит в ужас от мысли, что они занимаются этим без Durex.
Но тем не менее вскоре после свадьбы она забеременела — он не смог устоять перед ней, перед ее роскошным телом, перед ее неподдельным желанием, перед тем, что она всегда была нетребовательна, но всегда хотела удовлетворить его. И она не могла сопротивляться ему, не могла — своему грубияну, как она говорила, своему парню, своему главному мужчине, первому настоящему мужчине в своей жизни. Первому мужчине, с которым она чувствовала себя защищенной. Своему защитнику. Своему спасителю. И когда она забеременела, он с удивлением понял, что счастлив. Он действительно был очень доволен. Как будто заполнился некий пробел, как будто его жизнь внезапно вошла в колею, и он снова почувствовал себя совершенным. И осознал, что просто был параноиком. Именно это он и сказал Николь. Марк сказал, что сделает ради нее все что угодно. А она сказала, хорошо, теперь он наконец может переделать кухню. И заново отремонтировать дворик. И поставить там кирпичный барбекю, как и обещал. И он занялся кухней и двориком, но у него не нашлось времени для установки барбекю. Если у него нет работы, то теперь ему нужно заниматься с Джеммой. С его малышкой Джем. С его кудрявой красавицей. До настоящего момента она была центром его вселенной. И он сделал все, чтобы быть рядом в тот момент, когда она появлялась на свет. Он держал Николь за руку, вздрагивал, когда она кричала и хныкала, задыхаясь, и наблюдал, как между ног Николь медленно появлялась окровавленная, темная головка, а потом наружу, на грязный белый пластмассовый поддон, проскользнуло ее крошечное, худенькое тельце. Это происходило в той же самой больнице, где родилась его первая дочь, в том же самом корпусе, на том же самом этаже, спустя почти семь лет, но как же на этот раз все было по-другому, как естественно… И вскоре Николь дали ребенка, и они оба плакали. А ребенок лежал на животе у Николь, угнездившись между ее набухших грудей, оставляя кровавые пятна и слизь на ее гладкой загорелой коже. Оставляя свои метки, подумал Марк. Пометив свою территорию. Как огромный красный слизняк, нечаянно подумал Марк. Он не брал ребенка на руки, пока медсестра не вымыла его, не взвесила и не завернула в одеяло. А потом он взял ее на руки, зная, что теперь она не изгваздает ему рубашку, и сказал ей: «Привет, великолепная».