И второй страстью маленького художника было море. Он мог часами, без устали, смотреть на его переливающуюся на солнце поверхность, или на перекаты волн, набегающие на берег. Воображение уносило его далеко-далеко, в удивительные чудесные страны, такие диковинные, что бледнели все царства и королевства волшебных сказок, которые читала ему мама по воскресеньям.
Каждое утро, проводив маму на работу, Миша шел к морю, в самый конец городского пляжа, где лежали, как ленивые тюлени, огромные валуны, и куда не часто забредали люди, приезжавшие в их курортный городок. Мама разрешала Мише ходить к морю, взяв с него слово не купаться. И так как Миша в общем-то рос послушным мальчиком, то она ему верила, и малыш никогда не нарушал данного слова. Жить рядом с морем и не общаться с ним невозможно, это мама Миши очень хорошо понимала. И утренние часы, когда, набив карманы хлебными корками, Миша шел к берегу кормить чаек, были для него самыми счастливыми. Суетливые крикливые чайки уже ждали его, кружась над выступающей из моря большой корягой, невесть в какие времена занесенною сюда разбушевавшимся морем, да так и засевшей за бурым горбатым валуном, похожим на медведя. Иногда они уже издалека летели к Мише, выражая криками свое ликование по поводу его появления. Миша разламывал корки на мелкие кусочки и подбрасывал крошево высоко вверх, а чайки на лету схватывали кусочки хлеба, быстро проглатывали, и делали все новые и новые виражи. Иногда они ссорились меж собой, ведь к каждой подброшенной вверх крохе, устремлялось сразу несколько чаек, а доставалась она только самой ловкой и проворной. Мише хотелось, хоть и не очень сытно, но накормить, как можно большее количество чаек, но чайки были так похожи друг на друга, что Миша не мог их отличить, и поэтому весь хлеб в основном доставался одним и тем же, самым отважным и рискованным чайкам, которые, пока другие раздумывали, стремительно бросались вниз и выхватывали пищу из-под носа, а вернее из-под клюва, у своих осторожных и медлительных родичей.
Каждый день Миша бросал кусочки хлеба все ниже, и ниже, приучая птиц не бояться его, и они постепенно привыкали к мальчику, кружась так низко над его головою, что, казалось, подпрыгни Миша - и можно коснуться пальцами их оперения. Иногда он стоял, держа хлеб на ладони вытянутой руки, и ждал, что какая-нибудь чайка срежет кусочек хлеба с его ладони. Но чайки, сделав несколько ленивых кругов над корягой, возле которой чаще всего кормил птиц мальчик, медленно улетали в сторону, зорко вглядываясь в глубины волн, но сразу же возвращались, как только Миша опять начинал подбрасывать кусочки хлеба вверх, и их мельтешение вновь превращалось в сплошную карусель.
Но вот однажды, когда, замерев в "позе дающего2, Миша с каким-то внутренним жаром и нетерпением стал обращаться к пролетающим над ним,
птицам, словно заклиная каждую: "Ну, пожалуйста! Ну, возьми, возьми! Ну, сделай это! Не бойся! Бери же!" - одна крупная, с горбатым клювом чайка вдруг спланировала к Мишиной ладони и , срезав кусочек хлеба, пошла на очередной крутой вираж. Миша даже ойкнул от неожиданности и радости, и, не отрывая взгляда, стал следить за отважной, стараясь заметить и запомнить хоть что-то, что отличало бы её от всех остальных. "Ага, у неё полосатый хвост, ну конечно, конечно, одно перышко светлее, другое темнее, как интересно. Ну, молодец! Давай
еще раз, ну! - мысленно молил Миша. Но вот чайка с полосатым хвостом затерялась в кружащейся стае и исчезла из поля зрения мальчика, будто растворилась в легкой воздушной дымке пространства.
На другой день после этого события погода испортилась. Море разбушевалось так сильно, что гребни волн, закручиваясь в завитки кипящей пены, обрушивали на берег яростные и хлесткие удары. Порывы ветра несли с собой мелкие холодные капли дождя, которые, оседая на лицах людей, гуляющих у моря, тонкими струйками стекали за воротники плащей. Люди ежились под выплесками неба и моря, и спешили по домам. Но Миша, подняв над головой капюшон своей куртки, все равно пришел к морю - покормить чаек. И птицы, как всегда, окружили его маленькую фигурку, сопротивляющуюся напору ветра, и старались не упустить ни одну из тех крошек, что бросал им мальчик, восхищая его своей проворностью. А Миша все вглядывался в стаю, ища чайку с полосатым хвостом, Чару, как назвал он её про себя. "Ну конечно, вот она!" - Чара, Чара! - позвал её Миша, протягивая на ладони небольшой кусочек хлеба,
и Чара снова слету, лишь на одну секунду приостановившись, схватила клювом с ладони приготовленное для неё угощенье и влилась в хоровод галдящих сородичей.
Миша был очень доволен и рад тому доверию, что оказала ему эта красивая птица. Он скатал размокший от дождя хлебный мякиш в маленький шарик и выставил ладонь под мелкую дробь хмурого неба, высматривая Чару. И она не замедлила появиться. Мальчик заметил, что она что-то держала в клюве, и приблизившись к Мишиной ладони, вдруг выронила на неё это "что-то", и, схватив хлебный шарик, взмахивая сильными крыльями, ушла на разворот. А Миша стал рассматривать подарок Чары. И что же? Он увидел в своем полураскрытом кулачке небольшой янтарный камешек, прозрачный, как капелька только что выкаченного из улья меда, обточенный волной с такой тщательностью, что ничего не портило его завершенной овальности. - Ой, Чара! - изумился Миша, смеясь тихим счастливым смехом и любуясь
неброской в свете пасмурного дня красотой теплого камешка. И хотя море часто в шторм выбрасывала на берег такие "янтарные брызги", - стоило только как следует поискать, - Миша не любил это занятие, ему больше нравилось смотреть вверх, в беспредельность неба и пространства, чем себе под ноги. Но этот камешек казался ему чем-то необыкновенным, ведь ему, человеку, этот камешек подарила птица в благодарность за то доброе, что человек делал для нее. И Миша был в восторге.
Весь остаток дня Миша находился под впечатлением удивительного события, вечером он попытался рассказать об этом маме, но мама почему-то не поверила. Занятая штопкой Мишиных носков, она сказала: - Ну, хорошо, хорошо, ты у меня мальчик с фантазией, и это прекрасно, - и как
всегда взъерошила ему волосы
А чудо необычного общения человека и птицы продолжалось. По-прежнему
заботясь обо всех, взятых Мишей под свое покровительство чайках, Чаре он приносил особое угощение: то корочку от пирога, то рассыпчатый кусок лапшевника, то краешек мятного пряника, и Чара, схватывая кусочки лакомств, вдруг исчезала на некоторое время, а потом приносила в клюве и роняла в ладонь мальчика красивые, обкатанные морем, янтаринки. Миша складывал их в коробку из-под маминых духов и хранил среди своих рисовальных принадлежностей. Он решил, что в этом году сделает маме на день рождения настоящий подарок: вместо традиционного рисунка он подарит ей янтарное ожерелье, которое сделает сам из пахнущих морем золотистых камешков. А пока эти прозрачные капельки солнца - его тайна. Он уже не пытался рассказывать маме о Чаре: пусть янтарное ожерелье будет сюрпризом для мамы.
Каждый день Мишин янтарный запас увеличивался на одну, а иногда и на две янтаринки, и Миша часто играл ими в отсутствии мамы, раскладывал их и так, и эдак, строя янтарные замки и домики.