========== Часть 1. Судьба ==========
Лондон стар. Лондон суров и мрачен, а небеса над ним туманны и слезливы. Вечера на улицах города кажутся тоскливыми и тусклыми, но не для тех, чью дорогу освещают фонари любви и счастья.
– Папа, гляди! – чуть несвязно лепетала маленькая, лет четырех на вид, белокурая девочка, показывая пальчиком на фруктовый прилавок, от которого исходили стойкие свежие и сладкие ароматы, – я хочу ананас, пап!
Молодой темноволосый мужчина, шедший рядом с девочкой, засмеялся искренне и легко.
– Все-то ты у меня хочешь, баловница. Тебе и фруктов, и ягод, и овощей в придачу подавай, хотя дома ты их есть отказываешься.
– С тарелки дома ску-учно, – тут же надула губки малышка, – еще вилками и ножами резать… Я хочу так, ручками! – и, подчеркивая свое желание, девочка затрясла ручками и схватилась ими за юбку идущей рядом прелестной девушки, – Мама, ну скажи ему, я так хочу! Я не хочу по этикету!
Молодая женщина покачала головой.
– Нельзя, солнышко, это некрасиво, – и, склонившись к дочке, она чуть слышно прошептала, – давай хотя бы до дома подождем, ведь здесь, на улице, все всё видят…
– Лили! – одернул жену мужчина. Та лишь рассмеялась в ответ на его недовольство.
– Билли, ты слишком суров к ребенку, ей всего четыре.
– Вот именно! – пискнула девочка, почуяв, что мать на ее стороне.
Мужчина с раздражением взглянул на жену. Девушка, поймав этот взгляд, вздохнула.
– Ладно, Ланни, папа сказал – нельзя, значит, нельзя. Папу надо слушаться, правильно?
– Но это не папа, а ты сказала “нельзя”! – широко распахнув серые глазки, поправила девочка, – а папа ничего не говорил!
Родители взглянули друг на друга и лишь вздохнули хором. Девочка же, увидев это, тут же состроила самую умильную рожицу, какую смогла.
– Ну папочка, мамочка, ну пожалуйста! Пойдемте, там столько вкусных фруктов, я хочу…
– Ладно, – махнул рукой мужчина, – купим тебе и ананас, и что еще захочешь. Но есть будем дома, договорились?
– Ладно, – кивнула Ланни. Лили лишь усмехнулась, глядя на них. Она-то знала, что сколько бы они с мужем не пытались быть строгими родителями, все равно ничего не выходило. Слишком уж сильно они любили свою малышку.
На пути домой Билл и Лили говорили о своем, пока их дочка весело бежала рядом.
– Билли, я так за тебя рада, это повышение – настоящее благословение небес! Подумай только, ты станешь судьей, уважаемым и влиятельным человеком! – щебетала Лили, искренне радуясь успеху мужа. Тот, впрочем, не разделял восторга супруги.
– Вот только готов ли я к тому, чтобы брать на себя всю ответственность за судьбы людей. Уж лучше бы я и дальше оставался адвокатом.
– Ну да, и продолжал защищать воров, бандитов и убийц, – нахмурилась Лили.
– Ты ведь знаешь, что они не все такие, – покачал головой Билл, – среди них слишком много просто несчастных людей, которые не находят для себя иного пути, кроме порочного.
Женщина лишь вздохнула. Слишком доброе и справедливое сердце ее мужа порой доставляло ему немало проблем, и она искренне боялась, что однажды его справедливость обернется против него. Сама она, потерявшая родителей в лондонских трущобах, где обитали любители нажиться любым способом, даже кровавым, иллюзий по поводу этих людей не питала. Кстати, об этом…
– Билл, а куда мы идем?
Мужчина растерянно завертел головой и с улыбкой пожал плечами – увлекшись разговором, они свернули не в ту сторону и забрели в один из темных переулков. В следующее же мгновение чуть впереди раздался визг перепуганной Ланни, успевшей немного опередить родителей. Билл схватился за пояс, но, как назло, выходя на прогулку, он не взял с собой оружия.
– Отпустите ребенка! – отчаянно вскрикнула Лили, глядя на то, как из темноты появляются три оборванца с горящими жадностью и злобой глазами. Первый крепко держал вырывающуюся плачущую девочку, два других выдвигались вперед, поигрывая заточками.
– Деньги, часы, украшения, – хрипло потребовал второй, высокий, но тощий мужик в обрывках старого мундира, видно, подобранного или украденного где-то, явно не собираясь разводить дискуссии. Лили поспешно потянулась к замочку дорогого рубинового колье, доставшегося ей в наследство от бабушки. Билл сжал кулаки, и третий, стоявший к нему ближе всех, коротко замахнувшись, ударил его.
Мужчина отшатнулся, но тут же снова вскочил на ноги, замахиваясь, чтобы ударить в ответ, но к начавшейся драке уже подключился второй бандит, с размаху врезавшийся в него, опрокидывая его на землю. Лили кричала что-то, жалобно плакала Ланни, но Билл едва слышал их, с трудом справляясь с двумя головорезами сразу. А драка внезапно кончилась.
– Оставьте его, бежим! – крикнул первый мужик и удрал. Билл успел лишь заметить, как блеснуло в его руках рубиновое колье его жены. Двое других мигом оставили свою жертву и последовали примеру сбежавшего товарища. Билл на секунду прикрыл глаза, пытаясь отдышаться.
– МАМА! – разрезал наступившую было тишину детский крик. Билл повернулся и оцепенел от ужаса. Лили, его юная, прелестная Лили лежала на земле, а вокруг нее лужей растекалась красная, до тошноты яркая кровь.
– Лили! – вскрикнул мужчина и бросился к ней. Девушка дышала тяжело и прерывисто, глаза её все время закрывались, хотя она явно пыталась держать их открытыми. Маленькая Ланни горько плакала, вцепившись в рукав материнского кремово-розового платья.
– Ланни, – сипло прошептала женщина, потянувшись к ребенку рукой, – не плачь, моя маленькая. Маме не больно, – голос ее, и так еле слышный, прервался, и она обмякла в руках подоспевшего мужа.
– Нет, – пролепетал мужчина, растерянно проводя рукой по светлым кудрям супруги, – нет…
Страшная мысль, которую он не желал допускать, вдруг прорвалась в сознание, и Билли взвыл, как раненый зверь, дико, страшно. Мертва. Его любимая жена, мать его ребенка мертва. Она больше никогда не улыбнется ему, не покачает головой, в чем-то не соглашаясь с ним, не будет вместе с ним танцевать на балу, трапезничать, суетиться у постели простудившейся дочки… Она ушла.
Ланни уже не плакала, а лишь тихонько поскуливала, глядя то на некрасивую дыру от заточки в маминой груди, то на обезумевшего в своем горе отца. На крики сбежались какие-то люди, кто-то убежал за полицейскими, и в суматохе, поднявшейся вокруг них, маленькая девочка вдруг ясно поняла: у нее больше нет мамы.
***
– И да смилостивится Господь над Вашей душой! – эхом отозвалось в зале, и молодой худенький парнишка, пойманный на краже хлеба из лавки, задрожал как осиновый лист, всеми силами стараясь не заплакать.
Уильям Терпин лишь с презрением взглянул на него. За восемь лет адвокатской практики и полгода судебной он уже успел насмотреться на человеческие слезы, но они больше не трогали его души. Все они, грязные, оборванные бандиты, были одинаковыми, готовыми не только украсть, но и ранить, и убить за золотую монету, готовыми отнять у других самое дорогое, лишь бы самим не подохнуть с голоду. Жалкие существа, они больше никогда не дождутся милосердия от него.
С момента смерти Лили Терпин шел седьмой месяц. Уильям давно снял траурные одежды, но в душе все оставалось черным и пустым. Он улыбался лишь изредка, глядя на притихшую со дня смерти матери дочку, которой скоро должно было исполниться пять.
Судья вышел из здания суда, собираясь направиться домой, но путь ему преградила невесть откуда взявшаяся бедно одетая женщина с заплаканными глазами.
– Судья Терпин! – вскрикнула она, протягивая к нему руки со скрюченными пальцами. Он узнал ее – это была мать осужденного сегодня молодого воришки.
– Ты убил моего сына! – взвизгнула она, – Убийца!
Судья брезгливо махнул стражникам рукой, приказывая убрать безумную женщину с его пути, но она перестала кричать, и негромко, почти спокойно, заявила:
– Сама судьба рассудит нас. Бог велик, и он все видит, он накажет тебя. Я молюсь, чтобы он послал тебе ту же боль, что и мне! Да будет так! – снова переходя на крик, возопила она, и стражники уволокли ее прочь. Уильям лишь взглянул равнодушно ей вслед, и направился домой.