Энтони ахнул, вдруг сообразив, что вот об этом-то ни он, ни его добрые помощницы и не подумали. Впрочем, может оно и к лучшему.
– Вам лучше одеться так, чтобы Вас никто не мог узнать, – произнес он, доставая из мешка свою обычную одежду, к счастью, уже высохшую после стирки.
Джоанна скептически взглянула на явно слишком большие для нее вещи, но протестовать не стала, понимая, что сейчас не время для капризов. Сам Энтони просто накинул запасную куртку прямо поверх костюма.
– Сэр, – смущаясь, окликнула его Джоанна, – я боюсь, что мне может понадобиться помощь. Смирительные рубашки, видите ли, сделаны так, чтобы их нельзя было снять самостоятельно.
Краска залила щеки Энтони настолько быстро, что он сам бы этому удивился, если бы заметил, но его мысли были как никогда далеки от собственного вида и состояния. Осторожно приблизившись, он взялся за завязки, а затем аккуратно помог девушке снять рубашку, изо всех сил стараясь не смотреть на обнаженное тело своей прекрасной невесты и не касаться его. Джоанна, заметив это, вдруг лукаво улыбнулась и, проведя рукой по заалевшей щеке юноши, потянулась к нему, целуя. Энтони выдохнул, приникая к ней всем телом и осторожно обнимая обеими руками.
– Нам не следует стесняться друг друга, – прошептала Джоанна, отрываясь от него, – мы ведь скоро станем мужем и женой.
Она сама не знала, откуда вдруг взялась в ней эта странная смелость и развязность, никогда не свойственная ей прежде. Может, видения людских страданий показали ей, как порою мелки и неважны приличия? Возможно. А может, она просто была влюблена и желала находиться как можно ближе к своему возлюбленному.
Вдалеке послышались крики вырвавшихся на волю сумасшедших, и девушка поспешно отскочила от жениха и принялась одеваться. Спрятав волосы под шапку, она кивнула ему, показывая, что готова, и они побежали.
За добрых полчаса бега Джоанна успела смертельно устать, но она старалась не жаловаться, а Энтони, замечая ее усталость, всячески поддерживал ее и пару раз даже порывался понести, но девушка отказывалась. Вот, наконец, и тот самый двухэтажный дом.
Энтони взлетел по лестнице, окликая мистера Тодда, но комната на втором этаже отозвалась лишь тишиной. Это юношу не смутило, и он, попросив Джоанну подождать цирюльника здесь, оставил ее и убежал за экипажем, обещая вернуться через полчаса.
Оставшись в одиночестве, Джоанна осмотрелась. Полутемная комната внушала ей какие-то очень странные эмоции. Подойдя к столу, она взглянула на двойную фотографию в изящной рамке. С фотографии на нее смотрели красивая светловолосая женщина, очень похожая на ее приемную мать, и маленькая девочка. Заметив лежащие рядом бритвы, Джоанна взяла одну и принялась с интересом разглядывать блестящее лезвие.
– Бидл! Бидл!
Вздрогнув от ужаса, девушка бросила бритву на место и заметалась по комнате, ища, где спрятаться. Бидл! Если мистер Бэмфорд где-то неподалеку, то ей грозит страшная опасность! Его-то, знавшего ее с детства, моряцкая одежка не обманет.
Заприметив к углу комнаты сундук, Джоанна кинулась к нему и поспешно залезла внутрь. В сундуке было тесно и душно, к тому же, его стенки источали странный запах, в котором девушка с ужасом узнала запах засохшей крови, но вылезать было поздно – нищая женщина, напевающая что-то довольно бессвязное, вошла внутрь. Ее пение оборвалось вскриком всего через несколько секунд, а следом раздался грозный голос:
– Вы кто? Что Вам здесь нужно?
Джоанна невольно приподняла крышку сундука, но увидела лишь спину вошедшего мужчины. Нищенка лепетала что-то про зло, смрад и жену самого дьявола, а затем как-то неуверенно поинтересовалась, не знает ли она его, но в этот момент снаружи мужчину окликнул другой голос, от звука которого Джоанна похолодела и замерла, так и оставшись взглядом у крошечной, почти незаметной щели. Мистер Тодд взмахнул рукой, нажал на какую-то педаль, и женщина, очевидно, уже мертвая, пропала из поля зрения девушки. А в следующий миг снаружи послышались шаги, и в цирюльню влетел отец.
– Где она?
– Внизу, Ваша Честь, с моей соседкой, – ответил ему мистер Тодд, – Хвала небесам, моряк не тронул ее, – Джоанну невольно пробрал совершенно неуместный в такой ситуации смех, ведь, технически, тронул, – Хвала небесам и потому, что она осознала свои ошибки, – продолжал цирюльник.
– Да? – с надеждой, от которой девушку слегка затошнило, спросил отец.
– О, да, – подтвердил Тодд, – она лишь о Вас и говорит, надеясь на прощение.
– Если так, она его получит, – мягко произнес судья.
Так, что здесь происходит?! Джоанна на секунду прикрыла глаза, пытаясь осознать происходящее. Этот человек, которого Энтони называл другом, очевидно, предал их и позвал ее отца, собираясь сдать ее. Однако он почему-то уверен, что она внизу, хотя он не мог ее там видеть, ведь ее там нет. Так в чем же смысл его действий?
Снова открыв глаза, девушка обнаружила, что отец уже сидит в кресле и напевает что-то про красавиц, которые остаются даже тогда, когда уходят навек. Джоанна невольно пожалела о том, что отец так и не узнал: его Лили не покинула его, он просто ее не видел. Цирюльник подпевал, и нездоровый блеск в его глазах пугал Джоанну, нутром ощущавшую, что вот сейчас что-то стало уже откровенно не так.
– Нечасто можно встретить человека, разделяющего твои мысли и убеждения, – расслабленно произнес судья.
– И вкусы, особенно относительно женщин, – насмешливо ответил цирюльник.
– Что-что? – с недоумением переспросил судья.
– Несомненно, время меня изменило, – промурлыкал мужчина, – впрочем, надо полагать, что лицо цирюльника, жалкого узника, не более, не очень-то врезается в память.
Джоанна не видела взгляда, который обратил ее отец на цирюльника, но она вдруг поняла. Все поняла, когда в ушах ее зазвенели слова старой няни, и одновременно с ее голосом в голове девушки, судья пролепетал:
– Бенджамин Баркер!
– БЕНДЖАМИН БАРКЕР! – взревел цирюльник, занося бритву над судьей, и вонзил ее ему в горло, затем еще раз, и снова, и снова.
Джоанна не могла ничего, ни закричать, ни заплакать, ни даже пошевелиться, в шоковом состоянии она была абсолютно беспомощна. Она могла лишь смотреть на то, как кровь человека, вырастившего ее, заливает все вокруг.
Бенджамин Баркер еще раз полоснул бритвой по горлу судьи и снова нажал на педаль. Кресло откинулось, и тело судьи рухнуло вниз. В этот момент Джоанна невольно дернулась, и крышка сундука захлопнулась, чего, к счастью, не было слышно из-за скрипа шестеренок под креслом.
А потом все стихло, и эта мертвая тишина нарушалась лишь еле слышным голосом брадобрея, напевавшего что-то своей бритве. Движимая силой невесть откуда взявшегося в такой ситуации любопытства, Джоанна снова приподняла крышку… но в наступившей тишине ее скрип показался громким даже ей самой. Услышал его и цирюльник. Снова схватив бритву, которую он уже успел выпустить из рук, он подошел к сундуку и откинул крышку. Девушка инстинктивно схватилась за шапку, скрывавшую волосы, и натянула ее плотней.
– Зашел побриться, сынок? – нарочито спокойно поинтересовался Бенджамин Баркер, глядя сквозь нее.
– Н-нет, я… – только и смогла пролепетать Джоанна, с ужасом осознавая, что не может двинуться даже тогда, когда ее буквально волокут на казнь.
Цирюльник бросил ее в кресло и занес над ней бритву:
– Славно побриться никому не помешает, – прохрипел он. Джоанна не могла даже зажмуриться, не в силах отвести взгляд от заляпанного кровью лезвия бритвы.
А затем откуда-то снизу донесся дикий вопль, и цирюльник, услышав его, схватил ее и прошептал:
– Забудь мое лицо! – и выбежал вон.
Интересно бы еще узнать, как. Как ей теперь забыть это лицо, которое с единого взгляда впечаталось в ее память? Как ей забыть эти безумные темно-карие глаза и бледные щеки, залитые потеками крови ее приемного отца? Вот таков ее родной отец. Как ей теперь это забыть?