27 февраля мы только легли спать и впервые за 3 месяца разделись. Вдруг взрыв. Папа подошел к окну. Прямо перед нашими окнами стоит корабль и лупит прямой наводкой. Папа закричал: «Быстро вниз». Мы накинули только пальто на голое тело и выскочили. Мама хотела вернуться, забыла документы. Но взрыв огромной силы потряс весь дом. Мы были еще наверху, нас осыпало штукатуркой. Мы побежали вниз, в сарай. Еще один взрыв. Над двором сыпались раскаленные осколки. Ночь сидели в сарае. Утром вошли в квартиру, а потолка нет. Там, где лежала мама, огромный осколок вошел в матрац. А на подушке у папы огромный кусок потолка. Как все не сгорело, непонятно. Снаряд пробил крышу и потолок и вошел в печку, которая горела. Опять мы собрали вещи и пошли в свой подвал.
5 марта
Мне приходится ходить на Набережную, таскать вещи, уголь и дрова. Папа не выходит, мама тоже.
В подвале спокойнее. Здесь по улице иногда ходят люди.
Вчера я пошла за углем, набрала полный ящик. Везла на тележке. Уже на Санаторной оторвалось колесо. Я никак не могла сдвинуть. Подошел хорват, спрашивает: «Тяжко?» Говорю: «Тяжко». Он помог довезти ящик, затем познакомился с папой. Говорит: «Зачем же такой ребенок тащит так тяжко?» Папа ему сказал, что надо привыкать к трудностям. Ей надо все уметь, научиться преодолевать трудности, ведь может быть еще хуже. Хорват только сказал: «Проклятая война» – и ушел.
Заходил Мальцев. Папа снял у него золотые мосты. Обедали вместе. Виктор Иванович сказал, что пишет книгу о ГПУ, как он сидел, как ему выбили зубы, как пытали. А мосты хочет сменять на продукты.
15 марта
Уже совсем тепло. В подвале сыро. Папа хочет опять выбраться куда-нибудь из подвала.
На днях мы рано закрыли трубу и чуть не отравились угарным газом. Хорошо, что в этот момент было небольшое землетрясение. От удара мама проснулась. Лампочка качается.
Мы еле-еле выползли на воздух. Ночь была холодная. У соседки сохранилось немного кофе. Она сварила и дала нам. Укутала одеялами. Мы кое-как пришли в себя.
Народу в Ялте осталось совсем мало. От голода зимой ежедневно умирало 30-40 человек.
Да еще бомбежки. В облаву забрали столько мужчин. Расстреляли, как говорят, 1100 евреев.
Там, где на квартирах стоят немцы или румыны, легче. Они помогают жителям. Кто-то стирает немцам, кто-то работает.
К весне как-то устраивается. Папа сходил к знакомому врачу Василевскому. Это недалеко от нашего подвала. У них в доме пустует половина 2-го этажа. Папа хочет переехать. Домоуправление на этой же улице. Даже представить трудно, за 10 месяцев мы переезжали уже в 4-й раз. Папа договорился, и тут же ему выписали ордер. На днях мы переедем.
Опять появился Виктор Иванович. Он написал книгу и теперь хочет ее издать.
А Севастополь все не сдается. Немцы без конца бомбят и бомбят.
10 апреля
Мы уже переехали. Перевезли вещи с Набережной. У нас 2 комнаты, закрытая веранда и балкон, весь увитый глицинией и вьющимися розами. Красиво. Дом построен из такого же камня, как Воронцовский дворец. Стены толщиной чуть меньше метра. Кухня общая, но мама поставила на балконе мангал и готовит дома.
Виктор Иванович вместо писателя стал городским головой. Недоволен. Это для него слишком мелко.
Куда бы мы ни переезжали, папа делает ремонт. Белит стены известкой, устраняет какие-то дырки.
У нас хорошие соседи. Врачи. Работали в туберкулезном диспансере. Иногда к ним приходят больные туберкулезом. Они лечат, но все равно голодают.
К папе опять стали ходить пациенты. В основном хорваты и румыны. Расплачиваются продуктами. С техником папа тоже расплачивается продуктами. И, кроме того, отдает и соседям и знакомым. Но все-таки хочется гречневой каши и котлет. Румыны больше носят масло, хорваты рыбу. У них котяра, они ловят кефаль и скумбрию. Мы не голодаем. Но хочется и молока и творога. В Ялте картошка никогда не росла. А так хочется жареной картошки.
1 мая
Нас стали бомбить ежедневно.
У нас интересная кошка. Она чувствует, что будет бомбежка, и ведет котят под лестницу на 1-й этаж.
Мы теперь чаще живем под лестницей, а не на 2-м этаже.
Я все так же хожу к технику и на базар. Меняю масло и рыбу на пшеницу или хлеб. Румыны на базаре меняют все что можно, даже вино.
Вчера шла по Набережной домой, сзади шла девочка. Вдруг на бреющем налетел наш самолет. Я видела его лицо. Он сбросил бомбу. У «Интуриста» стоят хорваты. Они закричали: «Ложись». Все произошло мгновенно: выскочил хорват, дал мне подножку, я упала. Бомба взорвалась у городского сада. Девочку убило осколком. Хорват отвел меня домой. Меня трясло.
Немцы громят Севастополь, а наши Соколы Ялту.
10 мая
Бомбежки каждую ночь. Лучше б жили в подвале. Все равно спим под лестницей. Мы и соседи на 4 кв. м.
Они очень бедные и больные. Чтоб белое белье не так пачкалось, они перекрасили его в красный цвет стрептоцидом и в зеленый цвет акрихином. Сосед смеется, что белье на нем такое же, и он то зеленый, как гусеница, а потом вылупился и стал бабочкой.
Под лестницей мы и едим. Кошка всегда с нами.
16 мая
Приходил Виктор Иванович. Предложил маме идти работать в управу главным бухгалтером. Мама отказалась.
К папе приходила одна еврейка, которая не надела звезду и скрывалась. Просит помочь сделать новый паспорт. Папа поговорил с Мальцевым. Он обещал помочь.
И еще к маме пришел ее бывший сотрудник. Просит подписаться, что он не был коммунистом. Мама подписалась. Если б не предатели, то немцам и дела нет до русских.
Мне уже совершенно нечего надеть. Платье, что носила в 5-м классе, мало. Мама отдала свое платье шерстяное. Я его перешиваю. А летнего ничего нет. Старая юбка из платья и одна блузка. Стирать приходится золой. Голову тоже моем золой. Мыло экономим.
26 мая
Папин день рождения. Раньше он всегда отмечал, теперь нет.
28 мая
Вчера с вечера не успели спуститься под лестницу, хоть кошка бегала, звала. Сидели на балконе, потом легли спать в комнате. Спим, как цыгане, – все в гостиной, хоть в спальне 3 кровати. И вот тут громыхнуло. Наши с подводной лодки пустили торпеду. У нас заклинило замок. В половине близлежащих домов повылетали стекла. Мы ведь опять живем недалеко от моря. Когда же все это кончится? Скоро уже год, как началась война. Сколько уже погибло людей! Сколько невинных еще погибнет. Ведь простые немцы не хотят убивать.
А заставляют. Чем я была виновата и та девчонка? Ведь нас было только двое на Набережной. И летчик видел, а бросил на нас бомбу, да еще стрелял из пулемета. А еще советский.
6 июня
Я была на балконе. Папа принимал какого-то мужчину. Высоко летят самолеты со стороны Севастополя. Вдруг я вижу, что-то серебрится. Влетаю в комнату, кричу: «Бомбы!» Папа сказал: «Не ври». И что тут началось. Бомбы рвались одна за другой. Я залезла под стол, папа спрятал голову под кресло, а пациент исчез. Когда бомбежка закончилась, я побежала смотреть разрушения. Одна бомба на углу Литкенса не разорвалась. Я подбежала к ней, прыгнула на нее. Какой-то немец схватил меня и отбросил к стене, сам лег на меня. Все, кто там был, бросились в разные стороны и легли. Через несколько секунд бомба взорвалась. Когда я пошла домой, отец стоял прижавшись к стене белее своего халата. Увидев меня, он сполз по стене и потерял сознание. У меня болела голова, и я стала заикаться.
К вечеру папа отошел и вспомнил, что у него был пациент. Когда я пошла в ванную, то увидела, что из-под ванны торчат ноги. Папа кое-как вытащил своего пациента. Гипс во рту затвердел, как камень. Он не помнил, как исхитрился залезть, а уж вылезти не смог.
Папа еле-еле снял ему гипс. И как он не задохнулся?
15 июня
Ничего хорошего, ничего нового.
Пришла старая знакомая папы – еврейка. Просит помочь сделать паспорт на болгарку.
Папа обещал.
Бомбежки продолжаются. В развалинах трупы, полно крыс. Наша кошка каждую ночь приносит штук 10. После каждой надо встать, погладить Мурку, иначе она положит ее на подушку. Утром я выбрасываю крыс в полицию. Полицай ругается, орет: «Какой черт мне опять крыс накидал?» А на днях у него ночью украли машину. Как ее перекинули через стену?