– Сарите! Сча сопрёт что-нибудь! – закричал кто-то из детей.
– Что тебе? – всполошилась учительница, отодвигая сумку на другой конец стола. – Иди, иди на своё место!
Оля тогда изо всех сил сдерживалась, чтобы не зареветь в голос. Слёзы по горошине уже стояли в глазах, но она изо всех сил сдерживалась.
– Сарите! Сча заревёт, что ничего спереть не получилось! – снова закричала рыжая толстая девочка и больно дёрнула её за волосы.
Плюх! И Олина обидчица уже на полу… С тех пор никто не видел ни слезинки в её глазах.
– Будешь хулиганить, в спецшколу отправим, – пригрозила учительница и поставила в угол – между шкафом и стенкой.
Прошёл ещё год. И уже не только Олины ровесницы старались держаться от неё подальше, но и дети постарше. Она тигрицей бросалась на обидчиков, не щадя носов и волос. А потом научилась драться ногами. Конечно, и ей доставалось. Но и она сражалась не за страх, а за победу, с отчаянием человека, которому нечего терять, потому что худшее, что могло с ней случиться, уже свершилось. Она, неожиданно для себя, пришла к ужасному выводу: если хочешь, чтобы тебя не обижали, научись это делать самолично… После некоторой тренировки она научилась ловкости в драке – теперь она всегда метко попадала в самые «больные» точки, и с ней теперь боялись связываться. Сама же она становилась всё агрессивнее и злее. К шестому классу она уже была грозой детдома и его окрестностей. Старше и сильнее, конечно, были, но не было ни одного воспитанника, который рискнул бы сцепиться с ней один на один.
Шли годы. Оля взрослела, прибавлялось ума и опыта: она уже безраздельно царила в этом пристанище униженных и оскорбленных… сирот при живых родителях…И никому дела не было, что скрывается за этой угрюмой, жуткой маской, отпугивающей выражением злобной решимости в любой момент дать отпор или совершить превентивное нападение. Она уже не скучала, не тосковала, не мучилась одиночеством – не искала ничьей привязанности и тепла. Она отлично лавировала среди сильных и умела держать в страхе слабых – она научилась главному. Она крепко усвоила закон джунглей. Жизнь её текла в строго означенном русле…
.. За окном прогрохотал первый проснувшийся троллейбус. Оля, наконец, сказала: «Ну, всё», – и нервно зевнула, широко открыв рот.
Дежурный инспектор давно ушёл, поручив мне самой «разобраться» и отвести девочку домой. Задерживаться в милиции дольше не было нужды. Мы отправились в детский дом. На кухне повара уже готовили завтрак. Я попросила покормить её; дали горячей манной каши, ломоть хлеба и оковалок ветчинно-рубленой колбасы. Она уже совершенно успокоилась, смотрелась уверенной в себе, даже чуть-чуть задорной. Только глазища стали ещё огромнее. (У неё вообще всё тело было несоразмерно большое.)
Мы дружелюбно попрощались, и я поехала к себе. До смены можно пару-тройку часов вздремнуть.
Прихожу к трём, она уже ждёт у входа в детдом. Вежливо поздоровалась, будто и не было ночного происшествия. Второй раз за этот день приветствуем друг друга: утром попрощались, а сейчас здороваемся.
Спрашивает, можно ли подняться наверх.
– К девчонкам? Конечно, иди.
Она, однако, стоит, чего-то дожидается.
Наконец решается:
– Мне просто надо кое-что сказать… Вы не думайте! Я не из-за вчерашнего… Я знала, что заложат. Они стервы… Я просто пришла…
– Ну, так просто и заходи, раз просто пришла. Или иди в отрядную. А на работу сегодня не пойдёшь?
– Зачем? Может вы и любите работать, а я так не очень. Так я поднимусь наверх?
– Как хочешь, я же сказала.
У Оли на плече большая спортивная сумка. Ага, понимаю, принесла вещички. Видно, ещё где-то тайники есть. Так оно и вышло – отдала «скраденное», и отбила по щелбану для профилактики моим следопытам.
– А другое барахло в милиции. Туда оттащили мои друганы. Менты искать не умеют…
Захаживала и ещё. Но краж больше не было. Однако в заключение она всё же угодила – через три года. Подробностей дела я так и не узнала, но, похоже, её просто ловко «подставили». Отношения с бывшими понемногу налаживались. Они уже знали – главным образом, от моих подопечных, что заподлянок я не устраиваю, и потому держались со мной вполне либерально, умышленно, уж точно, пакостей не делали. А это было их основным развлечением в свободное от добывания «хлеба насущного» – «жрачки», «выпивона», курева и шмотья – времени. Что, кстати, приносило им чувство полного удовлетворения. Озлобленные на вест белый свет, они, конечно же, именно в воспитателях видели врагов номер один. Облить помылками – милое дело, совсем невинное развлечение. Могли и избить, покалечить даже… А вот к преступным родичам своим относились если не с нежнейшей любовью, то, всенепременно, с определенной долей заботы. Они им доверяли и считали своим последним пристанищем в этом, весьма враждебном к ним мире. Хотя, по логике вещей, «этот мир» им ровным счётом ничего плохого не делал, а все их беды были именно от нерадивости их родителей… Но дети – существа весьма иррациональные.