— Ша, Боцман! Этого шкета я знаю, Сашка зовут. Корешок мне. В Чехове с ним были, после нас гнали на Фонтанку.
Видно, авторитет Патлатого в подвале был высокий. Боцман вдруг стал отряхивать штаны.
— Пошухарили, — сказал он и криво улыбнулся одними губами, оскалив мелкие, острые зубы.
— За что хотел уродовать?
Боцман не ответил и, отойдя к свечке, присел на пол. Патлатый стал расспрашивать меня. Ответить я не мог, у меня тряслись и губы и коленки, я еле стоял на ногах. Ребята рассказали Сильке, в чем было дело.
— Вы же не уславливались под барахло играть? — рассудил Патлатый, глядя на Боцмана. — Чего ж ты? Не по-честному. Ну… распечатаем бухляночку и тяпнем мировую.
В этот вечер я впервые сделал глоток из бутылки и у меня перехватило дыхание; два раза потянул от Силькиной папироски и, к общей потехе, закашлялся, думая, что задохнусь; вместе с остальными пацанами пел песни: «Гоп со смыком», «Позабыт-позаброшен», хотя слов почти не знал.
А поздно вечером мы лежали с Патлатым на полу, тесно прижавшись друг к другу, и я рассказал ему все, что со мной произошло с тех пор, как мы расстались.
— А ты, Силька, как жил? Все время в этом подвале?
— Го! — тихонько воскликнул он. — Неделю всего тут. В Мурманск ездил на могилу к матке. Зашел к сродственникам, а они уехали кудась-то под Великий Устюг. Где искать? Я и в обратную. С Боцманом тут обзнакомился, погуляли. А теперь вдарюсь на Крым, в Черном море покупаться. Помнишь, говорил? Айда со мной!
Я опять повторил, что не могу от брата уехать. Да вообще, мол, беспризорная жизнь не по душе мне. Учиться хочу, по книжкам скучаю.
— Давай лучше с тобой в Смольный сходим. Определимся в хороший детский дом.
Силька задумался.
— Конешно, все время гопничать на воле… это что? Сперва все ж покатаю по России, теплое море погляжу. Ясно, кудась определюся после. Только сыщу детдом, где на токаря обучают. Стоишь за станочком, точишь, ну не жизнь — малина. А ты в самом деле, Санька, в школу определяйся. Учителем станешь.
Два дня спустя я провожал Патлатого с Московского вокзала в дальний путь. У дебаркадера стоял курьерский, разводя пары. Дали первый звонок к отправлению, быстрее забегали носильщики в белых фартуках и с бляхами, засуетились пассажиры, нагруженные корзинами, баулами. Мы с Патлатым зашли с другой стороны зеленого состава и тут простились. Улучив момент, когда бродивший по путям охранник прошел к паровозу, Патлатый проворно полез под вагон.
— На бочкарах поеду.
Я видел, как он забрался в длинный ящик под самым вагоном.
Минуты через две паровоз мощно взревел, лязгнули — буфера, и состав тихо двинулся вдоль перрона. Все быстрее вращались колеса, мелькали вагоны, и вот уже последний исчез за семафором.
Больше Сильку Патлатого я никогда не видел. Как-то устроилась его судьба?
В подвал разрушенного дома я не вернулся.
В последние дни Боцман был со мной дружелюбен, шутил, но я знал, он не простит мне удара ногой в живот. Сдерживало его лишь присутствие Патлатого.
Опять вдруг наступила чудесная погода: последние золотые деньки теплой осени. Небо ясное, синее, какое не всегда бывает и летом, деревья в садах и парках стояли багряно-золотые и с них тихо, беззвучно падали листья, устилая аллеи. Заметнее стали старинные памятники, которые уже не скрывала густая зелень. Я вернулся на Петроградскую сторону, к Малой Неве в свой шалаш, кое-как привел его в порядок. Уж слишком хорошо было на пустыре, захотелось на прощанье денька три пожить здесь, проститься с «волей».
«Послезавтра в Смольный!» Почему именно послезавтра? Я и сам не знал.
Однако день прошел, другой, а я все околачивался на улицах. Хлеб выпрашивал смелее.
…Той тревожной ночью я проснулся очень рано. Сильно гудел ветер, шалаш сотрясался. Казалось, вот-вот все ветхое сооружение поднимется на воздух. Было очень холодно и сыро. Еле дождавшись утра, я побежал на Ситный рынок добывать пищу. Небо над городом нависло хмурое, пасмурное. Людей на рынке было необычно мало. Мне удалось подрядиться к дворнику перетаскивать уже собранный мусор. Через три часа я получил горбушку хлеба и вяленую воблину. Завтракать пошел в соседний парк, к Народному дому.
От Петропавловской крепости донесло глухой звук пушечного выстрела, как это обычно бывало в полдень. Но до полуденного часа было еще далеко. Потом прокатился еще один удар. Что это такое?
Сидя на скамейке под липой и уплетая за обе щеки честно заработанный хлеб, я увидел, как по проспекту, что окаймлял парк, к Зоологическому саду побежали люди.