Снова наступило недоброе молчание. Его своим писклявым голосом прервал Лев:
— В принципе ты, Косой, не прав. Драки…
Его сразу перебило несколько голосов:
— Хватит, Лев, рычать!
— Заткнись!
— Пускай Аристократ представит последнее кино!
После недолгих упрашиваний Алексей начал рассказывать содержание фильма «Банда батьки Кныша» — про гражданскую войну. Спальня замерла. Боялись повернуться, чтобы не скрипнуть кроватью. Притих даже Степка Филин и его ватага.
Едва Алексей кончил, как ребята наперебой стали просить, чтобы он «разыграл» еще какое-нибудь кино. И тут от двери гаркнул густой властный бас:
— Пре-кратить! Даешь порядок! Полночного петуха не слыхали?
Разговоры тотчас смолкли, в темноте многие заулыбались: все по голосу узнали детдомовского завхоза Ивана Кузьмича. Этого однорукого инвалида гражданской войны любили все ребята: Кузьмич был по-отечески заботлив, мог выручить в беде, заступиться даже перед самой заведующей. Но с такой же убежденностью в собственной правоте он мог задать и выволочку провинившемуся воспитаннику. Все вопросы он решал «по большевистской справедливости». Обычно он говорил: «Я — кто? Красный боец. Вот и крушу по классовой совести. А ежели кому не по нраву, пускай заявляют по начальству. Я и там докажу».
Четверть часа спустя вся палата уже спала крепким сном. В открытые окна задувал теплый ветерок, и когда во дворе на колонистской «ферме» пропел второй петух, никто из ребят его уже не слышал.
Теплыми летними вечерами из темнеющей гущи старинного Александровского парка вместе со сладковатым запахом цветущих лип к нам доносились приглушенные звуки музыки. Это играл духовой оркестр на дансинге — так тогда на западный манер называли танцплощадку. Утробно вздыхала басовая труба, мелким бесом рассыпался барабан, звенели тарелки. Когда-то здесь разгуливали царские придворные в шитых золотом мундирах, а теперь отдыхала городская молодежь.
Я сидел на скамейке у спального корпуса, глядел на светлое, немеркнущее небо, слушал музыку и мечтал о будущем. Вот я сижу в белой раковине с оркестром, крепко сжимаю медную трубу, и все зрители на скамьях слушают только мою игру. Нет, лучше я с красным знаменем в красноармейской форме шагаю по мостовой, а следом, сквозь сплошной коридор людей, четко идет военный оркестр. И все не отрывают от меня глаз. Исполнится ль когда-нибудь моя мечта? Стану ли я командиром?
— Саша! — вдруг услышал я голос, который узнал бы из тысячи. — Саша! Задумался?
Рядом со мной на скамью опустилась Лена Бельская.
Не было, кроме Кости, человека в детдоме, который был бы мне так дорог. Начать с того, что Лена однажды мне очень помогла.
Два года назад наша колония была на экскурсии в местном железнодорожном депо. Когда осматривали токарные станки, я слишком близко наклонился над обрабатываемой деталью, и отскочивший кусочек стружки врезался мне в левый глаз. Легкое нагноение никого не обеспокоило в детдоме, а меньше всего меня самого: глаз поболел и прошел. Но после этого он стал безбожно косить: зрачок заходил почти за переносицу. Тогда-то за мной и утвердилась кличка «Косой».
Первой откликнулась на мою беду Лена Бельская. «Почему ты, Саша, не лечишься? Я была в горбольнице, спрашивала у нянечки, она сказала: непременно выправят глаз». Подействовала ль на меня чужая забота? Поразило ли, что в больницу за меня сходила девочка? Я послушался. Мне сделали операцию и прописали очки.
Но не из-за одной признательности я стал обращать внимание на Лену: вдруг с удивлением обнаружил, что глаза у Лены голубые, а волосы красиво ложатся на тонкую шею. Ее стройную, ладную фигурку в голубом платьице я стал сразу выделять из толпы девчонок. Я был смуглый, с копной черных кудрявых волос, и мне особенно нравилось, что кожа у Лены белая-белая. Ко всему этому моя мальчишеская фантазия добавляла ей массу других достоинств. В результате я засыпал с думами о Лене и с ними просыпался. Боже ты мой, сколько раз во сне я спасал ее от неминуемой гибели! Например, от волков, — хотя откуда они могли взяться в Детском Селе? Или угощал ее пирожным «наполеон», дарил красивое платье.
Не знаю, догадывалась ли о моих переживаниях Лена, — Леночка, как я ее про себя называл. Но она всегда охотно гуляла со мной по двору или по коридору, слушала вычитанные мною из книжек интересные истории. Конечно, я всегда прихватывал с собой кого-нибудь из друзей и ходили мы втроем — это в глазах наших блюстителей мальчишеской нравственности не возбранялось, не вызывало насмешек.