Убедившись, что все хорошо рассмотрели его «кувалды», милиционер с довольным видом потряс ими в воздухе.
— Кого эти кулаки должны лупить? — громогласно вопросил он. — Я ставлю вопрос: кого? Своих пролетариев или буржуев и ихних помощников бандитов? Бить своих негоже. Худое это дело. Городские ребята, они кто? Дети трудового класса. Наши парни в милиции жизнью своей рискуют, тяжелые раны получают в борьбе с оголтелым врагом. Но лишь с врагом, какой подлежит уничтожению. А вы с рогаток кому стекла подбиваете? Сжечь! — Милиционер резко взмахнул кулаком. — Сжечь эти рогатки! И чтобы никаких побоищ…
Огородных дел милиционер не коснулся.
Зато о них опять вспомнила Легздайн и, глядя на меня и Колю Сорокина, громко спросила учителей:
— Может, эти воспитанники детдома и в школе так себя ведут?
Чего ей хотелось? Получить подтверждение, что мы и ученики негодные? Или, наоборот, она ожидала, что нас защитят преподаватели?
Первой поднялась Надежда Сергеевна Сно. В колонии она работала с 1919 года, всех прекрасно знала. Авторитет ее был непоколебим.
— Мне кажется, мальчики нетвердо отдают себе отчет в том, что такое присвоение чужой собственности. Они, вероятно, считают, что обобрать яблоки в чужом саду, овощи в чужом огороде — это не воровство. Заблуждение вредное. Надеюсь, что инцидент с морковкой послужит им большим уроком в жизни… Жестоким уроком.
Преподавательница русского языка Нина Васильевна Кузнецова большую часть своей речи посвятила Коле Сорокину, своему любимцу. Она так и начала:
— Я не сомневаюсь, что вторично такого неблаговидного поступка Коля не совершит. Он мне сам говорил, а его слову я верю. Это очень правдивый мальчик. Едва ли кто из ребят читает книг больше, чем Коля. Причем читает он книги серьезные: «Отцы и дети» Тургенева, «Андрей Кожухов» Степняка-Кравчинского, «Детство» Горького. Коля изучает французский, уже начинает переводить — со словарем, конечно. За такого мальчика, как Сорокин Коля, я всегда могу поручиться…
Из детдомовцев на собрании выступали только девочки. О морковке, рогатках они почти не вспомнили, но корили ребят за грубость и соленые словечки. Мария Васильевна без конца вставляла реплики, требовала от виновных покаяния. Больше всех от нее досталось мне; я каждый раз вставал и говорил одно и то же:
— Виноват. Больше такого не будет. Согласен на любое наказание.
По предложению милиционера было принято решение, тут же запротоколированное Розой: «Рогатки сжечь. Драки с городскими запретить. Наладить смычку с детьми железнодорожного депо и электростанции». Мария Васильевна обещала купить духовое ружье и устраивать соревнования по стрельбе.
— Предупреждаю, — заявила она тут же. — Допускать к ружью будем лишь тех, кто навсегда распрощается с рогатками. А если узнаю, что по-прежнему стреляете в окна, в кошек, птиц…
Свою мысль заведующая не докончила, но все ее прекрасно поняли. Ребят охватил энтузиазм: еще бы, будут настоящие соревнования в меткости, как у военных!
В конце собрания выступил любимец колонистов завхоз Кузьмич. С минуту он стоял перед нами — огромный, широкоплечий, в синих галифе, заправленных в сапоги, единственной рукой оглаживая усы; правый пустой рукав гимнастерки был засунут за широкий кожаный пояс. Оглядев ребят добрыми глазами, он заговорил басом:
— Значить, так. Вместо того чтобы включаться в борьбу с мировым капиталом, вы, дети трудящихся… — тут Кузьмич минуты две наливался краской и молча шевелил губами, но мы знали, какие слова он в это время произносил про себя. — А? Как же это? Вносите раскол в ряды ребят Детского Села и его окрестностей. Конешное дело, и они! Городские. Тут бы смычку, ан нет, проводят линию мордобития. Всем понятно? Дальше, что касаемо морковки. Сожрали? В таком разе предлагаю всем как есть детдомом субботник на станции по разгрузке вагонов, а те деньги внести в фонд ограбленных вдов. Все ясно?
Кузьмичу долго и с воодушевлением хлопали.
Все считали, что собрание, наконец, окончилось, кое-кто из ребят уже стал подниматься, но Мария Васильевна властным движением руки вновь потребовала тишины.
— Тут у нас еще не разобран вопрос о так называемом «бунте с кашей». Случилось несчастье, обокрали кладовую, что, к слову сказать, у нас не первый раз. В прошлом году у кастелянши шестнадцать пар нового белья пропало, помните? Так вот, некоторые нынче вообразили, будто они не пролетарские парни, а воспитанницы епархиального училища. Без масла пришлось позавтракать разок, так сразу бунт подняли. Заелись уже? Я в райкоме комсомола была, и вот к нам пришел гость, который хочет с вами потолковать по этому вопросу. Это товарищ Палепа, бывший колонист.