И Коля продекламировал:
— Поясню вам, юноша, суть дела, — рывком повернулся к нему докладчик. — Алексей Кольцов не кто иной, как певец кулацкой деревни, — тех самых кулаков, что являются ныне врагами рабоче-крестьянской власти. Может, вы еще вспомните упадочника Есенина? Забудьте этих подпевал старого кондового строя. Мы создаем свою поэзию заново.
— Кулаков утихомирить надо, но… в общем, я вас хочу спросить: какие стихи вы взамен кольцовских предлагаете?
Докладчик, словно ожидая этого вопроса, полез в боковой карман блузы и достал какие-то листки.
— Пожалуйста. Вот стихотворение Давида Бурлюка. Настоящие революционные ритмы!
И размахивая рукой, чуть подвывая, он громко начал читать:
Тут уж не выдержал весь класс. Ребята хлопали крышками парт, свистели, хохотали.
Докладчик некоторое время с удивлением смотрел на нас, а затем изо всех сил стукнул кулаком по учительскому столу. Мы притихли.
— Вас, ребята, учили не тому, чему следует, и воспитали примиренческое отношение к старому, сломанному бурей революции. Вы здесь ни при чем. Корень зла ясен.
И тогда, наконец, не выдержал председатель проверочной комиссии. Энергично тряхнув головой, он подхватил упавшее с носа пенсне, проговорил, стараясь не повышать голоса:
— Успокойтесь, пожалуйста, молодой человек. Я благодарю вас за изложение своей точки зрения на будущее отечественной литературы, но призываю уважать и иную позицию.
— А по-моему, компромиссы по данному поводу неуместны, — отрезал докладчик и поспешно вышел из класса, с силой захлопнув за собой дверь.
Я посмотрел на Нину Васильевну. Она ничуть не была расстроена бегством молодого пролеткультовца, и даже как-то распрямилась, и стала словно бы выше ростом. Думаю, не я один на всю жизнь запомнил этот урок, данный нам Ниной Васильевной, урок того, как надо отстаивать свои убеждения, истину и правду.
Мы особенно были горды тем, что Коля Сорокин нанес решающий удар по заезжему докладчику. «Смотри, как скрутил Сорока косматого, прямо ему под ребра поддал», — говорили ребята.
Происшествие это еще больше укрепило авторитет Николая среди детдомовцев. Это был способнейший парнишка, выходец из интеллигентной петербургской семьи. Был он рыжий, веснушчатый, некрасивый, с худыми плечами и очень застенчивый. В драки не лез, если его задирали — старался уйти. Поэтому ребята поначалу, недолго раздумывая, отнесли его к числу трусоватых, поглядывали свысока. Начиная с пятого класса мы в школе стали изучать иностранный язык. Кто старался или брал зубрежкой, получал оценки «уд» и «хор», большинство же еще умело читать по складам, или, как ребята говорили, «жевать» текст, спотыкаясь на каждой фразе. А Коля свободно разговаривал с Ниной Васильевной по-французски, брал у нее «Необычайные приключения Тартарена из Тараскона» Доде в подлиннике, «Дети капитана Гранта» Жюля Верна, читал и сразу же переводил вслух. Перегонял он нас и по всем остальным предметам.
Успехи Коли в науках вызывали недоумение и зависть у «камчадалов-двоечников». «Гля-кось, — удивлялись они, — такая глиста, щелчком перебить можно, а мозговитей кулачных битков». Они всячески старались задеть Колю, обидеть. Голова у него была продолговатая, вроде дыни, и каждый почему-то старался стукнуть его по затылку. Добрый, необидчивый Коля Сорока все терпел. «Выскочка! — дразнили его. — Зубрила! Задавака!» Все это было далеко от истины, Коля никогда не стремился выделиться и охотно помогал всем ребятам, которые к нему обращались. Уроки он делал, что называется, на ходу.
Его стоическое терпение еще больше озлобляло «камчадалов». Как-то ночью ему вставили между пальцами ноги бумажку и подожгли. Парнишку пришлось положить в больницу. Коля знал своих обидчиков, однако не выдал их. Такое поведение глубоко ценилось среди нашего брата колониста, но туповатые, упрямые и мелочные завистники продолжали его травить. «Сорока трус. Побоится пожалиться». Вероятно, именно то, что Коля все сносил, вызывало у остальных ребят к нему пренебрежение, и за парнишку всерьез никто не заступался.
Но однажды произошел случай, опрокинувший о Коле все прежние суждения.
Кто-то из недорослей, обиженный тем, что Нина Васильевна снова пристыдила его перед всем классом за полное нежелание заниматься, после урока, когда учительница вышла и закрыла за собой дверь, многозначительно пригрозил, глядя ей вслед: