— Оденемся, — сказал Мишанька Гусек, затягиваясь бычком, который ему оставил Филин. — Давно пора, а то старые вытерлись, как подметки.
— А куда старые девают? — спросил кто-то.
— Продают на толкучке.
Все засмеялись.
Среди ребят я заметил Савку Клея — белобрысого парнишку с припухшими веками, маленьким красным носом и острыми бегающими глазками. Уши у Клея были оттопыренные, словно специально, чтобы подслушивать. Это и было его любимым занятием. Стоило Клею увидеть или узнать что-нибудь «подозрительное», как он немедленно бежал доносить начальству и, давая волю фантазии, безбожно все перевирал. Нередко из-за этого страдали невиновные. Ребята колотили ябеду, Клей божился, что больше не будет, «вот отсохни язык», но опять наушничал, а потом клялся, что это сделал не он…
Остыв немножко на свежем воздухе, я вернулся в зал и с важным видом продолжал расхаживать между танцующими, выслушивая и передавая их заказы гитаристу и таперу.
Звон разбитого стекла остановил веселее; Борис Касаткин поднял с пола камень.
— Что это такое? — грозно вопросила Мария Васильевна.
— С улицы кто-то бросил.
— Братва, айда, захватим! — крикнул один из наших драчунов. — Где Филин?
— Тихо, мальчики! — властно остановила всех Мария Васильевна. — Не смейте! Чтобы никто ни шагу из зала!
Она подошла к окну, выглянула. На той стороне улицы стояла кучка городских ребят, привлеченных музыкой.
— Вы что хулиганите? — крикнула им Мария Васильевна. — А ну немедленно разойдитесь, не то я вызову милицию!
В ответ в окно влетел новый камень.
— Ну держитесь, сволочи! — крикнул я, забыв свои распорядительские полномочия, и бросился к двери.
Девочки увели Марию Васильевну от окна, опасаясь, чтобы хулиганы не попали в нее камнем.
Когда я с ребятами выскочил из дома, то городские уже улепетывали к парку; те из детдомовцев, кто курил во дворе, погнали их.
В зале веселье восстановилось, но уже какое-то потускневшее. Мария Васильевна громко возмущалась, грозилась заявить завтра в милицию, «расследовать». Ни мне, ни вернувшимся из погони ребятам выговора она не сделала и лишь снова повторила свой наказ: никому больше на улицу не выходить…
Все равно танцевальный вечер всем понравился. Особенно девочкам. Они покидали зал усталые, счастливые. Многие подходили ко мне, благодарили и выражали надежду, что вскоре такой вечер повторится.
Спокойно заснуть в эту ночь нам не удалось. Едва только легли, как вошел Франц Пупин и стал тщательно проверять у всех одеяла. Ребята были удивлены, поднялся ропот.
— В чем дело? Почему спать мешают? Может, еще милицию вызовете?
— А чего вы взбудоражились? — улыбнулся Пупин. — Беспокоимся, вдруг у кого одеяла нету. Еще померзнете.
Кстати, он проверил и наличие простынь.
Еще больше мы удивились наутро, когда выяснилось, что постельные принадлежности проверяли и в других палатах. Разъяснение дал тот же Лев — детдомовский всезнайка:
— Ну как мы забыли! — воскликнул он авторитетно. — Ведь новые одеяла должны выдавать: проверяют, у кого крепкие. Дырявые списывать будут.
Действительно, какая может быть еще причина? Все успокоились.
Однако на другой день после ужина опять пошла проверка по всем спальням. На этот раз принимал в ней участие и наш завхоз Кузьмич. Был он сердит, усы его торчали, будто пики, на ребят посматривал косо, испытующе. Тут уж и Лев замолчал, а среди ребят поднялся шум, толки: никто не мог ничего понять.
Час спустя брат Костя сообщил мне по секрету то, что ему, своему любимцу, в сердцах буркнул Кузьмич: «Покою нету от энтих женщин. Разве можно всем толкам верить? «Украдут одеяла, загонят на базаре!» Сама бы шла да искала». Когда Костя в простоте душевной спросил, кто эта занудливая женщина, Кузьмич так же сердито обронил: «Да Мария ж Васильевна. Кто у нас еще командует?»
Чуть позднее выяснилось: заведующая откуда-то получила сведения, будто старшие воспитанники хотят украсть одеяла и сплавить в Гостиный двор. Некоторые ребята, в том числе и я, почувствовали себя оскорбленными.
Вечером в нашей спальне шло горячее обсуждение проверки. Все были возбуждены. Когда у нас случалось такое? Ну, пропадали продукты. Белье. Однако следы-то никогда к нам не вели. Городские жулики обкрадывали. Или наши беглецы, которых они же и сманивали. Свои однажды всего фунт конфет стащили. Так это ж мелочь! Этого явно недостаточно для того, чтобы всерьез заподозрить весь детдом в преступном замысле.
Почти всех интересовало, из каких источников почерпнула наша заведующая эти позорящие нас слухи. И так гадали, и этак, но ни к какому выводу не пришли.