— Спасибо, — сказал я. — Вот теперь все ясно. Последний вопрос: в какой связи вы включились в рассмотрение этого дела?
— Ну, товарищ секретарь… Что-то вас потянуло не в ту сторону. Любой советский человек обязан разоблачать вражеские проявления. Я уже разоблачил одну мелкобуржуазную группу и теперь добьюсь своего.
— Я бы хотел знать, что говорили сами виновники происшествия?
— Натурально что, — хмыкнул Долин. — Обелиться пытались. Или вам незнакомы увертки подобных… элементов? Поют в один голос, что якобы хотели лучше разобраться в русской литературе. Забыл я еще одну мысль провести в своем заявлении: возможно, эту группочку кто-то умно инструктирует. Вообще не мешало бы разобраться, чем они там занимались, кроме уже установленного. Такое ли еще может выявиться! Жалко, рано вспугнули!
Мне вдруг стало ясно — Долину наплевать на судьбы этих ребят. О них он не сказал ни одного доброго слова. А ведь судя по материалам папки, которую дал мне Шишмарев, учатся они хорошо, курсовое начальство всю «десятку» оценивает положительно. Мне тут же вспомнились напутственные слова Шишмарева: «Отнесись к делу так, как если бы речь шла о тебе самом.
— Так будем выгонять, товарищ? — услышал я напористый голос Долина. — Всю десятку?
Я поднялся.
— Если потребуется, исключим. Комсомол многолюден и от этого не пострадает. Наоборот, выиграет, если они люди нам чужие. Ну, а если это не так, если перегнем? Что с ребятами станет? Нет уж, с плеча рубить не будем, разберемся поглубже, узнаем другие мнения. А уж после этого наш Василеостровский райком примет…
— Значит, и товарищ секретарь проявляет интеллигентскую мягкотелость? — перебил меня Долин. Он тоже встал, широкие бледные губы его пренебрежительно кривились. — Вопрос об исключении мелкобуржуазных хлюпиков следует рассматривать быстрее. Сорняки вырывать надо в зародыше. Дело даже не в степени вины этих студентов. Дело в принципе. Комсомол должен показать твердость своей руки, свою бескомпромиссность. Я был у одного из руководителей горкома комсомола, он меня понял.
«Круто загнул, — подумал я. — Оказывается, ты из тех, кто любит запугивать и диктовать». Разговор этот становился мне все более неприятен. Однако ответил я насколько мог спокойно:
— Вот так и будем действовать: сначала разберемся, а потом поймем и решим. До свидания.
По дороге из университета в райком, успокоившись на свежем морозном воздухе, я размышлял: «Всякое событие надо оценивать по фактам. А каковы факты в этом деле? Шестеро из ребят, которых Долин требует исключить из комсомола и университета, — с Путиловского, «Красного треугольника», рабочие ребята. Четверо — сыновья командиров Красной Армии. Где, товарищ Долин, вы увидели мелкобуржуазные элементы? Нет и еще раз нет, надо докопаться до самой сути происшедшего».
Пять минут спустя я думал: «Да, но эти слова я не сказал в лицо Долину. Робость непонятную проявляешь, товарищ секретарь!»
Терять время было нельзя, и на следующий день я снова отправился в университет — познакомиться с «виновниками».
Начать я решил не со студентов, а с профессора, из- за которого, собственно, и заварилась вся каша.
Занятия уже начались. В канцелярии мне сказали, что профессор Олегов на лекции, звонок будет не раньше чем через сорок минут. «А что, если пойти в аудиторию? — решил я. — Не все ли равно, как скоротать время? Послушаю, как читает».
У открытых дверей в лекционный зал я увидел большую толпу студентов. Эти несколько десятков парней и девушек не могли протиснуться в зал и слушали лекцию в коридоре.
— Здесь читает?..
— Тише, — предупредил какие-либо вопросы с моей стороны лохматый студент в очках. — Ради всех святых, тише! Сейчас он будет рассказывать, как душили Павла. Граф Пален и гвардейцы уже в замке и сняли стражу…
Мне удалось немножко протиснуться вперед, и я увидел на кафедре профессора с красивым белым лицом, густыми русыми волосами. Он оказался моложе, чем я предполагал. Костюм на нем был светло-серый, рубаха белоснежная, с небрежно повязанным ярким галстуком. Читал профессор артистично, без писаного текста. Чувствовалось, что он сам увлечен темой, без сомнения, знакомой ему во всех нюансах.
Прозвучал звонок, а Олегов все говорил. Один из студентов, видимо, староста группы, что-то вежливо сказал ему вполголоса: профессор удивленно поглядел на часы, улыбнулся и быстро сошел с кафедры.