Муся прекратила рассказывать - внезапно, как начала. Царила жуткая неподвижность. Даже угли в костре, казалось, перестали потрескивать. У Сергея в груди была пустота. Он припомнил, что слышал аналогичную историю в детстве. Этак лет, наверное, двадцать назад. Между прочим, и собирались тоже где-то поблизости. Только там фигурировала не рука, а Мохнатая Лапа. А так все сходится. Он и сам удивлялся, что вспомнил эту историю. Казалось бы, прошло столько лет. Но ведь был и костер, и такая же августовская чернота на поляне, и сидело несколько идиотов-мальчишек, желавших испытать острые ощущения. Только у них это было как-то не так: как-то проще и добровольнее что ли. А тут - словно обязанность. Даже не шелохнется никто. Нездоровая атмосфера. Точно на ком-сомольском собрании.
Сергей уже хотел выйти из-за куста - выйти и сказать что-нибудь ободряющее - как учитель, и чтобы разрушить ужас оцепенения, но в это время девочка Муся заговорила опять.
Она говорила несколько громче, чем раньше, тем же чуть хрипловатым, но ясно слышимым голосом и к тому же отделяла предложения длинными паузами так, что каждое слово приобретало весомость.
- На черной-черной горе стоял черный-черный дом... В этом черном-черном доме была черная-черная комната... В этой черной-черной комнате стоял черный-черный стол... На этом черном-черном столе лежала черная-черная женщина... У этой черной-черной женщины было черное-черное лицо... Вдруг эта женщина зашевелилась... Это была - твоя Смерть!..
Последнюю фразу девочка Муся выкрикнула, и по контрасту с предшествующей тишиной выражение "твоя Смерть" как будто пронзило воздух. Нервная холодная дрожь окатила все тело, Сергей чуть было не упал, вдруг перестав ощущать под собою землю. Костер слабенько вспыхнул, и в красноватом этом, колеблющемся свечении он вдруг увидел сгущение мрака, поднимающееся у Муси из-за спины.
Приближалось оно оттуда, откуда недавно доносилось тяжелое перетоптывание, и походило на огромную пятерню, вознесшуюся над поляной. Впрочем, может быть, не вознесшуюся, а выросшую из дерна. Пальцы этой пятерни шевелились, хилый отблеск костра освещал морщинистую кожу на сгибах, а подушечки мягкой ладони казались лиловыми. Чуть поблескивали обводы ногтей над темными пальцами.
И одновременно девочка Муся, выбросив руку вперед, указала на кого-то сидящего в круге заднего ряда. Сергей заметил, как вдруг отшатнулись от того все остальные. А сидящий скукожился, выделенный одиночеством. То ли он оцепенел от внезапной жути, то ли тут же смирился с той участью, которая ему предстояла. Во всяком случае, он и не попытался куда-либо передвинуться, - растопыренная черная пятерня нависла над ним и, как страшная птица, упала на склонившуюся фигуру. Костер заметно притух. Вязкая душная темнота охватила поляну. И в темноте этой Сергею на мгновение показалось, что склонившейся беззащитной фигурой был Дрюня.
- Ведьмака!.. Ведьмака!..
Словно что-то толкнуло в спину: Сергей, закричав, дико ринулся в непроницаемую темноту, и оттуда, из темноты закричали другие отчаянные голоса, - он на кого-то наткнулся, ударило по коленям - зашуршало, протопало, ужасно затрещали кусты, и в это мгновение костер ярко вспыхнул, и остановившийся от удара Сергей обнаружил, что на поляне уже никого не осталось.
Глохла удаляющаяся беготня, и валун, на котором сидела девочка Муся, светлел серым боком.
Валялась чья-то пестрая кепочка.
Он беспомощно оглянулся, и немедленно из хрустящего ивняка выпросталась громоздкая, как у бегемота, туша, и сопящий, пыхтящий, ругающийся Харитон, обирая листву, уставился на Сергея.
Волосы у него были всклокочены.
- Я тебя пошел поискать... а?.. Что это было? - растерянно спросил он.
5
А на следующее утро к нему явился Котангенс.
Сергей как раз встал и, ощущая, как потрескивает от вчерашнего голова, приготавливал себе чай, чтобы оттянуть последствия неумеренного веселья.
Чувствовал он себя не так, чтобы очень уж плохо: сидели, разумеется, допоздна, но напитки употребляли довольнотаки умеренно, - абстиненции не было, сказывалось лишь недосып, и, тем не менее, четкость движений была ощутимо нарушена: первую чашку он от нетерпения опрокинул, пришлось брать тряпку и промокать ею лужицу парящего кипятка. А когда он заканчивал эту неприятную операцию, то возникла в проеме дверей слегка помятая Ветка и надтреснутым голосом сообщила, что ни свет ни заря являются какие-то посетители.
- Разбирайся тут сам, - сказала она. - Угощай, разговаривай. А я пошла досыпать...
И, чуть не столкнувшись с прогнувшимся галантно Котангенсом, похромала внутрь спальни, где белели подушки. Чувствовалось по ней, что - провалитесь вы все к чертовой матери.
Котангенса она недолюбливала.
Впрочем, сам Котангенс об этом, наверное, не подозревал - поклонился, учтиво промолвил: "Приятного утра, Виктория Никаноровна", а затем притворил дверь на кухню и правой рукой притронулся к сердцу:
- Ради бога, простите, Сережа, я вас не слишком обеспокоил?
Вероятно, он считал себя джентльменом до мозга костей, но со стороны его манеры выглядели несколько странно. Сергей, как и Ветка, его не слишком любил - и сказал, попытавшись ответить на вежливость взаимной любезностью:
- Присаживайтесь, Арнольд Петрович, вот - стул. Хотите свежего чая? Или, может быть, по стаканчику "Алазанской" - для настроения? Не стесняйтесь, я очень рад, что вы ко мне заглянули. - Он достал из бара початую бутылку вина, и, подняв над собой, повернул - чтобы солнце попало на содержимое. "Алазанская" просияла красивым маковым цветом. - А?.. По случаю отпускного периода...