Рожица у него была помятая.
- Чего тебе? - нелюбезно поинтересовался Сергей.
- Воды попить...
Шлепая босыми ногами, Дрюня прошел к серванту, где стоял кувшинчик малинового стекла и, все так же почесываясь, запрокинул посуду выше острого подбородка.
Капли яркой воды соскакивали на грудь.
Сергей подождал, пока он закончит.
- Слушай, Дрюня, а ты кем собираешься стать, когда вырастешь? Только не говори мне, что - космонавтом или исследователем Антарктиды. Ты мне по-человечески объясни. Есть у тебя какое-нибудь желание?
Дрюня поставил кувшинчик и вытер мокрые губы.
- Я хочу быть взрослым, - тихо сказал он.
Сергей даже крякнул.
- Взрослый - это не профессия. Взрослый - это... состояние возраста. А вот ты мне скажи, что тебя, предположим, как взрослого интересует. Может быть, ты стихи тайком пишешь? Или, может быть, потихоньку рисуешь? Хотя для стихов ещё рановато. А вот руки у тебя, кажется, есть. Кого это ты мастеришь последнее время?
- "Заместителя", - тихо сказал Дрюня.
- Кого-кого?
- "Заместителя"...
- Ну и по каким же вопросам он будет тебя замещать?
- Пока я не вырасту...
Сергей загасил сигарету.
- Знаешь, Дрюня, у тебя, по-моему, крыша перекосилась. Разумеется, все ребята хотят вырасти поскорей, но ведь не зацикливаются же на этом - ты меня удивляешь... Или, может быть, это игра такая?.. А?.. Дрюня?..
Дрюня, однако, не отвечал. Он как будто окостенел, уставясь в пространство, и глаза его на сонном помятом лице выглядели неживыми.
Сергей стремительно обернулся.
Обрисованная по суставам луной, прижималась к оконной раме ладонь невероятных размеров. Проступили - негритянская кожа, фиолетовые прожилки на сгибах фаланг. Мякоть сплющенных пальцев слегка выделялась белесостью.
Точно спавший в земле исполин пробудился и высунул пятерню из почвы.
Она немного подрагивала.
И вдруг все исчезло.
- А... Дрюня?..
Дрюня молчал.
Тогда Сергей подскочил и, будто бешеный, распахнул оконные рамы.
Свежей вечерней сыростью рвануло из сада. Мерцали флоксы на клумбе, обнимали ограду сумрачные кусты малины. Желтый прямоугольник света лежал на траве.
Сразу же зазвенел комар.
- Дрюня, ты меня слышишь?..
За окном никого не было...
2
Утро было чудесное.
Солнце чуть-чуть припекало, от реки поднимался туман, и, умытые ранней прохладой, зеленели в садах тяжеловесные яблони. Пламенели пионы. Лопухи под заборами, как будто заново родились на свет. Небо было бездонное, дымчато-голубое, и такая пронзительная новизна лежала на всем, что хотелось немедленно сотворить какую-нибудь бессмыслицу - запустить камнем в реку или порубать тонкой вицей раскинувшийся меж заборами чертополох.
Что ж, если хочется? Сергей подхватил с земли длинный прут и с отчаянным свистом рубанул им по зарослям, которые повалились, как скошенные. А затем перемахнул через доски, загораживающие проход и, спугнув соседскую кошку, двинулся к центру города.
Вицу, конечно, пришлось сразу бросить. Не к лицу учителю прыгать и свистеть, как разбойник. Тем не менее, он чувствовал в себе энергию, бьющую через край, и поэтому преувеличенно-адостно обращался к каждому встречному: "Здравствуйте, Иван Никодимович... Доброе утро, Анжелика Порфирьевна"... И ему тоже преувеличенно-радостно отвечали: "Здравствуйте, Сержик... Сережа, мое почтение"... Известное дело - учитель. Не ответила только одна пожилая женщина - повернулась и посмотрела, как будто не видя его. И лицо у неё было какое-то выплаканное. Точно она рыдала всю ночь. Впрочем, довольно знакомое, наверное, кто-нибудь из родителей. Сергей тут же забыл о ней. Он боялся лишь, чтобы в него никто не вцепился. Есть такие любители побеседовать о собственных отпрысках. О проблемах образования и о том, "что бы вы, Сережа, здесь посоветовали?".
Он терпеть не мог таких разговоров.
К счастью, без этого обошлось. Задержал его только дядя Миша, который поманил через площадь властной рукой.
Впрочем, дядя Миша кого угодно притормозит.
Был он в форме, и фуражка, как обруч, стягивала его крупную голову, а передние пуговицы едва удерживали живот, и ещё - почти двухметровый рост, не сержант, а языческий бог, обозревающий подданных.
К такому не захочешь, а подойдешь.
Даже Тотоша присел и, не решаясь обнюхать, скосился на лаковые голенища.
- Куда спешите, Сережа?
- Да вот, выходные, - бестолково объяснил Сергей. - То да се. На рыбалку, а, может быть, и за грибами. Сами понимаете, надо все подготовить...
Дядя Миша неторопливо отклинил фуражку и громадным махровым платком вытер лоб, на котором околыш оставил заметную полосу.
Спрятал платок в карман.
- Да... Погода имеется подходящая... И клевать, как я понимаю, должно, и моховички - уже побежали. Вы, Сережа, куда именно собираетесь?
- Так - на Грязи, естественно. Куда каждое лето.
Дядя Миша водрузил фуражку на место.
- Грязи - дело хорошее, - веско сказал он. - Я и сам, бывало, на Грязи по субботам закатывался. Возьмешь, значит, удочку, выйдешь с утра на берег... Болотце там, вот, что меня беспокоит...
- Так в болотце мы не полезем, - бодро ответил Сергей. - Мы - с другой стороны, там, где березняк и обрывы. Да и что за болотце: корова перейдет не заметит...
Он томился натужной необязательностью разговора.
Дядя Миша, однако, не собирался его отпускать: обозрел пустошь площади, где скучали на остановке несколько сельских жителей, по привычке сверил часы, потому что как раз еле слышно бибикнуло, погрозил толстым пальцем Евсею, который в потертом своем пиджачке направлялся неверной походкой куда-о в сторону магазина, объяснил, отдуваясь, как уставший гиппопотам: "Уже нагрузился. Сейчас свалится где-нибудь в переулке", - и продолжил, словно по служебному долгу:
- Корова-то корова, Сережа. Да вот, говорят, там подземные воды проклевываются. Значит, два раза пройдешь, на третий - провалишься. Такая механика...
- Ладно, дядя Миша, я буду иметь в виду.