— Поняла, — улыбнулась Ко. — Можно я переоденусь?
— Только мгновенно! Пока я вызываю мой флаер, беги к себе, одевайся. Но не на бал, а как бы в поход за грибами. Чтобы через десять минут была готова.
Ко отбросила в сторону палку и понеслась по тропинке двухметровыми шагами — она была легкой, тоненькой, костлявой и такой длинноногой, что страшно становилось подумать: что же будет с ней к двадцати годам?
Они сошли с флаера на глухом полустанке неподалеку от Хибин. Дул жуткий ледяной ветер. К их прилету — по крайней мере, здесь Милодара слушались — в кабинете начальника станции ждал узел с одеждой — Милодар и его юная спутница должны были превратиться в парочку лыжных туристов, заблудившихся в снежной пустыне и теперь стремящихся к комфорту мурманского «Хилтона» и горячим бассейнам Североморска.
Лыжный костюм для Ко оказался короток — руки торчали чуть ли не по локоть, к тому же в нем не работал обогрев. Милодар сказал, что никто не обратит внимания на такие мелочи. Ему-то было все равно — надо было только следить, чтобы голограмма не выскочила из одежды в неподходящий момент.
Несмотря на требования Милодара ждать поезд на платформе, Ко ушла в маленький зал ожидания, стандартный блок в стиле «Архипелаг ГУЛАГ» с уютным баром в углу. Свет над стойкой не горел, сама стойка и круглые табуреты вдоль нее были пыльными — в сочетании с барачными стенами это создавало ощущение театрального закулисья. Здесь, по крайней мере, было тепло.
Вскоре пришел и Милодар. Он изображал вусмерть замерзшего путника.
— Печку растопила, дочка? — спросил он, подпрыгивая и беззвучно хлопая в ладоши.
— Скоро поезд? — ответила вопросом Ко, которой было страшно: за годы заточения на Детском острове она потеряла способность уверенно чувствовать себя в открытом одиночестве. Общество же Милодара было фикцией. Да и непонятно, зачем она ему понадобилась. Отвратительно подозревать, что тебя используют как приманку и, если будет угрожать опасность, вернее всего, не пожалеют, а бросят, как обкусанного дохлого червяка. Жалко было физкультурника Артема — а вдруг он теперь будет сниться — голубые руки и ноги, торчащие из-под опрокинутой лодки. Почему она такая эгоистка — почему она думает о себе, когда надо думать о бедном Артеме и несчастной Веронике…
— Комиссар! — Ко вскочила с вертящегося табурета. — Произошла жуткая ошибка!
— Спокойно, — Милодар подошел к окошку, забранному ржавой решеткой, — не люблю моду, тем более моду, паразитирующую на человеческом несчастье. Какой идиот придумал эти лагерные декорации?
— Вы не слышите, комиссар? Произошла ошибка!
— Сейчас ты скажешь мне, что если Артема убили на острове, значит, его не может оказаться в поезде. А если он все же едет в поезде, значит, его не убивали на острове. Неразрешимая загадка!
— Как вы догадались? — удивилась Ко. — И зачем молчали?
— Не догадаться мог только полный дурак. Удивительно, как ты умудрилась не задать мне этого вопроса за последние два часа?
Ко задумалась. Никому не хочется казаться дураком.
— Мы так спешили, — сказала она, — что мне некогда было думать.
Заглянул начальник станции, уютного вида располневший робот в синем форменном костюме и красной фуражке.
— Шестнадцатый туристический идет по расписанию, — сообщил он, — через шесть минут будет.
— Поглядите, подоспела ли группа контроля, — приказал Милодар.
— Группа контроля, — повторил робот и пошел прочь.
— Второй твой вопрос — почему я молчал. Ответить на него сложнее. Причин тому несколько. — Милодар уселся на пыльные нары под портретом не известного Ко господина в военной форме. К рамке была прикреплена табличка:
И. БРОДСКИЙ
Портрет народного комиссара
И. Ягоды
— Первая причина, — продолжал Милодар, — недоверие к тебе. Ты для меня табула раса, то есть терра инкогнита, понимаешь?
— Это по-китайски? — спросила Ко. В приюте хорошо кормили, но учили умеренно.
— Не столь важно, на каком языке. Важен смысл.
— Значит, вы мне не доверяете… — произнесла Ко. — А зачем взяли с собой?
— Потому что ты мне понравилась, а интуиция подсказала: бери.
— Но теперь вы можете сказать, что все это значит?
— Нет, не могу. Сам не понимаю. — Комиссар слишком энергично развел руками, и правая рука пронзила ткань пиджака. Хоть это было лишь видимостью. — Но вижу во всем нечто зловещее. На поверхности все просто и трогательно: романтически настроенная девица убегает с возлюбленным. Но мы-то с тобой знаем, что любимый в виде трупа лежит под водой. С кем же тогда убежала Вероника и, главное, знает ли она сама, с кем убежала?