— Да уж лучше б так, — сказала она с грустноватой улыбкой, видимо позабавленная вопросом. — Нет, на самом деле я здесь прячусь. Ну, коли уж ты совсем ничем не травишься, то, может, тебя хотя бы это заинтересует. На-ка вот, взгляни.
И она протянула партитуры.
«А я и забыла, — подумала Милена Вспоминающая. — Уже тогда между нами искрой сверкнула музыка. Музыка, которая соединит, и разлучит, и удержит нас вместе на всю жизнь».
Бумага была гладкая как кожа и еще теплая от прикосновения Ролфы.
— Я вижу, чтение партитур не составляет для тебя труда, — сказала Ролфа, как бы подразумевая, что все остальное составляет. Теперь было просто и понятно, что Ролфа среди них двоих за старшую, что верховодит именно она.
«Я-то считала, ты у нас просто большой ребенок, — думала Милена Вспоминающая. — Какая в тебе бездна, Ролфа, я тогда и не знала. Ты же гений.
Гениальность просматривается в твоей жестикуляции, в каждом движении руки. Тебе ведомо, кто ты и что ты, и ты знаешь, что «эго» — враг твоей истинной сущности. Поэтому ты защищаешься от него — от гордыни и апломба — и направляешь, управляешь мной нежно-нежно, и так же нежно меня желаешь. Ты знала, кто я, Ролфа; и знала, что способна заставить мое тело, мою душу расцвести. Я по-прежнему хочу тебя, Ролфа. Я хочу чувствовать твою руку на моем теле, на цветке у меня между ног. Желание подобно нарыву, жаждущему лопнуть.
И хитрая, ох и хитрющая же ты была: петь, зная, что только музыкой меня можно завлечь и удержать. Удержать нас обеих. Ты пела, показывая мне то, что тебе уже известно. И музыка, которая в тебе, нашла свою избранницу».
А призрак снова запел, взывая из прошлого:
Обещания вечности с паузами тишины.
ВНЕЗАПНО ЕЙ УЛЫБНУЛОСЬ ЛИЦО Джекоба с усталыми глазами.
— У меня для вас сообщение, Милена.
«Это уж про меня, с вашего соизволения».
«Нет, нет, нет, нет!» — нетерпеливо орал режиссер.
— От мисс Пэтель, — сказал Джекоб.
— Может, рукавички тебе выдать? — спросила Зои вполне дружелюбно в семейной столовой. Она передала Милене заношенные перчатки с отрезанными пальцами. Перчатки доброты.
«Нет, не рукавички. Palcaky».
Милена с Ролфой снова обедали в парке на Набережной. Рука об руку гуляли у буддистского храма и смотрели на акробатов. Вместе под цокот конских копыт тряслись на заду мусоровозки, возвращаясь с ночного рынка.
— А теперь, — сказал Джекоб, — благодаря вам с Ролфой, я во сне еще и слышу музыку.
И они с Миленой опять вышли на вечернюю улицу, с грустными мыслями о Ролфе. Теперь о Ролфе печалилась уже вся река, и небо, и птицы. Джекоб напоследок легонько стиснул Милене руку, передавая ей на этот раз маленькое золотое распятие.
— Ну все, пора бежать за сообщениями, — сказал он и повернулся, а Милена увидела, как в окнах здания пожаром полыхнуло закатное солнце. Джекоб шагнул в огонь, и его поглотило пламя. На мгновение огонь вспыхнул ярче.
— Пожар! — кричала Сцилла. — Горим!
Суматошным звоном зашелся колокол, и Милена опять оказалась снаружи, в холодной темени.
Сцилла открыла коробку, в которой оказалась гладкая как кожа бумага, и передала ей.
— О-ой, Сцилл, — сказала Милена признательно. — Кто же это все сделал?
— Да так, мы, Вампиры, — ответила та. — Вампиры Истории.
В лунном свете, свете прошлого, лицо у нее было ярким и вместе с тем иссиня-бледным.
Прозвучал горн: отбой тревоги. И грянул раскат труб: снова началась «Комедия», и небо заполнилось пламенем. Шла сцена «Ада». Сонмы душ, уподобленные пушинкам одуванчиков, невесомо роились, навек исчезая в огне вместе со своими грехами и прегрешениями, среди созданной мыслью вселенной. А от чего же, получается, возник огонь?
— Ты собак любишь? — спросил мужик в телогрейке. Он тоже был в огне; глаза лихорадочно блестели. На его голос грузно обернулась пьяная Ролфа и с помутневшим взором стала поднимать стол.
«Она не ту потную пьянь собиралась прихлопнуть, — поняла Милена. — Она хотела прихлопнуть меня».
А за рекой словно бы всплыла картина парка, с нарезающим по нему круги малышом в ковбойской шляпе.
— Паль-ма! Паль-ма! — звонко пел малыш.
Собака надсадно кричала:
— Не уходи! Не уходи!
«Нет, надо. Вскоре вы не увидите меня».
ЗЕМЛЯ БЫЛА КАК НА ЛАДОНИ. Аккуратными лоскутами проплывали внизу поля Англии с вкраплениями деревень, перышками фруктовых деревьев и точечками ульев. Пролетев сквозь туман облака, Милена всплыла уже как бы над Антарктикой. Бескрайний снежный простор, синее небо — и там, под его возвышенным холодным светом, была жизнь. Среди льдистых кристаллов кружились в танце паучки. «Я знаю, где я», — определила Милена.