Когда со смазыванием волдырей было покончено, мальчик ещё полминуты просидел полуголым прежде чем раствор подсох и мужчина разрешил одеться. Удивительно, но на лице этой напасти практически не было, хотя пара тройка волдырей обнаружилась на голове, в волосах. Крайне неприятное чувство, а уж учитывая, что полковник и их смазал зелёнкой, Эду было больно смотреться в зеркало: на золотистой шевелюре яркий зелёный был очень хорошо заметен. В детстве соседские ребята дразнили его лягушонком пока зелёнка полностью не стёрлась с его кожи — так себе удовольствие, но Эдвард был вынужден признать, что выглядел и правда смешно.
— На, померяй температуру. И без фокусов! — Рой протянул ему уже ставший ненавистным за эти четыре дня градусник. — Сейчас принесу попить.
Когда мужчина скрылся за дверью его комнаты, Эдвард позволил лицу принять более жалкое выражение. Он ненавидел болеть, просто ненавидел! В отличие от младшего брата, который любую температуру переносил очень легко и мог разве что мигрень ощутить, Эдвард оказывался неспособен даже дойти до туалета и обратно не увидев перед глазами круги и не почувствовав слабость во всём теле. Только лежать и сидеть хорошо получалось, хотя последнее тоже длилось от силы полчаса.
Опомнившись, мальчик сунул термометр под подмышку и уткнулся лбом в стену. Прохлада несколько прояснила ум, но состояние общей вялости никуда не делось. Хотя он был готов поклясться, что выше тридцати восьми и пяти температуры у него сейчас точно не было. Вообще, по сравнению с тем же прошлым днём — когда его действительно лихорадило — чувствовал он себя вполне сносно. Даже осилил целую тарелку каши.
— Ну как? — Рой плечом открыл дверь и слегка приподнял правую руку, в которой дымилась кружка с очередным морсом. — Держи. До дна, проверю.
Мальчик скривился на наказ, но молча взял кружку, предварительно отдав опекуну запищавший градусник. Смородиновый морс немного раздражал рецепторы и уже «стоял» внутри, но спорить с Мустангом было бесполезно. Эдвард облизнул губы, сделал быстрый вдох-выдох и, зажмурившись, поднёс чашку к губам. Вопреки пару питьё было негорячим и можно было спокойно выпить его залпом, что Эд и решил сделать. На дне кружки осталось кислое варенье.
— Давай-давай, не морщись. Тридцать семь и три. — Рой отложил градусник на тумбочку, не потрудившись вернуть в чехол. Зачем, когда через полчаса снова придётся ставить?
— Если так это любишь, сам пей.
— Это ты здесь больной.
Мальчишка раздражённо фыркнул и скривился. Мустанг нахально пользовался тем что во время своей слабости он (Эд) не мог сильно протестовать и огрызаться. Это жутко раздражало, и ребёнок старательно делал мысленные заметки «отыграться», когда болезнь отступит. Он не привык к заботе со стороны этого человека и уж тем более не привык вести с ним мирный диалог, без колкостей, подтекстов и оскорблений. Наверное, это было неправильно, учитывая, что теперь ему снова пять лет, но позволять Мустангу взять над собой шефство он просто не мог. Подросток, ещё живший внутри, скалился всякий раз, когда мужчина пытался ему указывать.
«Не нужен мне ещё один папаша!» — Эдвард опустил ложку в кружку, раздражённо собрал со дна варенье и, одарив полковника злым взглядом, таки проглотил её содержимое. Кисло!
— Ну вот, а пытался делать вид, что не можешь, — по-доброму улыбнулся Рой, забирая у Элрика чашку. — В комнате надо проветрить, иди ко мне или на кухню.
— Я лучше в гостиную.
— Но тебе ещё тяжело сосредоточиться на книге, разве нет?
— Нет! — недовольно рыкнул Эдвард, слезая с кровати. Решив игнорировать поджавшего губы и покачавшего головой опекуна, направился в гостиную. Там, на мягком диване, на котором всегда был сложен плед, лежала книга. Он начал читать её за несколько дней до болезни и, блин, она была действительно интересной. Настолько, что казалось пыткой лежать в кровати и не пытаться узнать, что же будет дальше. Но Рой был прав: буквы и строчки расплывались, а внимание никак не желало концентрироваться на том, что прочесть всё же удавалось. Но не мог же он просить полковника почитать ему вслух?! Это было бы верхом позора. — «Как он вообще всё знает про меня?».
Эдвард пнул ни в чём не повинный пуфик и, добравшись до дивана, по уши укутался в плед, разместив книгу на коленях. Закладка немного растрепалась, но, пока выполняла свою функцию, мальчишка не собирался менять её. Вспомнив, на каком моменте остановился, Элрик перевернул страницу и замер, увидев иллюстрацию. В этом приключенческом романе практически не было рисунков, но если те и встречались, то были по истине завораживающими. Эдвард не знал, кто их автор, но все чувства, вся атмосфера были переданы со стопроцентной вероятностью. Взгляд золотистых глаз немного смягчился, когда удалось вникнуть в изображение.
Подросток в поношенных футболке и штанах осторожно выглядывал из-за колонны, наблюдая за высоким мужчиной в дорогом костюме, о чём-то беседующем с девушкой в красном платье.
Изображённая девушка чем-то напоминала Ризу Хокай на военном балу. Эдвард до сих пор прекрасно помнил тот шок, что испытал, увидев старшего лейтенанта в платье и с распущенными волосами. Она была похожа на… девушку, а не на строгого военного, коей он привык её считать. Мустанг тогда не отходил от неё, одним своим видом прогоняя всех потенциальных кавалеров. Мальчик фыркнул, понимая, что чтобы эти двое наконец перестали ломать комедию и сказали друг другу о чувствах должно было случиться что-то из ряда вон. Серьёзно, он в семнадцать нашёл силы признаться Винри, а полковник в свои двадцать восемь до сих пор ходил вокруг да около, делая вид, что ему всё равно, но при этом готовый убить любого, кто хоть посмотрит в сторону Хокай с вожделением.
— Так, можешь возвращаться, я закрыл окно.
«Что?» — Эдвард нахмурился, понимая, что не успел прочесть ни строчки. А ведь он ещё не дошёл до места появления девушки, и теперь, увидев иллюстрацию, просто обязан был узнать, с кем говорил полицейский из истории.
Судя по картинке, он был знаком с дамочкой и (или) положил на неё глаз — слишком уж умело художник передал эмоции мужчины. Но от этого становилось только беспокойней. Как там мальчишка из истории? Местный хулиган-сирота, невесть что нашедший в приехавшем в провинциальную глушь полицейском из столицы.
Эдвард недовольно поджал губы.
Его порядком раздражало то немое восхищение, с которым парень — один из главных героев, между прочим — наблюдал за мужчиной. Радовало лишь, что восхищение это видно было только читателю, и в коротких диалогах с мужчиной парнишка никогда не показывал своих чувств. Наоборот, всячески дерзил и сыпал сарказмом. Но почему-то часто, слишкомчасто ошивался рядом. Словно искал у взрослого опоры и той поддержки, оказывать которую никто из местных ему не желал. На некоторых моментах Эдвард невольно проводил параллели парня с собой, но облегчённо выдыхал каждый раз, стоило книжному герою пуститься в мысленные терзания — он никогда не сетовал на отсутствие в его жизни отца и не лелеял мечту найти кого-нибудь, кто сможет его заменить. Наоборот, уход Хоэнхайма породил в его сердце недоверие и нелюбовь ко всему мужскому полу за исключением Альфонса — младший брат вообще бы единственным, кого Эдвард действительно считал идеальным: кроткий, вежливый, добросердечный. Эдвард с завистью наблюдал как легко он сходился с людьми и понимал, что ему самому далеко до такого. Наверное, это был врождённый талант, никак не зависящий от поведения или характера — иного объяснения у мальчика не было, так как все его попытки так же непринуждённо вести разговоры всегда, всегда заканчивались полным провалом. И это больно било по самолюбию. Поэтому Эдвард твёрдо решил отгородиться от окружающих стеной грубости и сарказма.
— Сталь… Эдвард, слышишь меня? — Рой щёлкнул пальцами перед глазами подопечного, который, судя по всему, полностью ушёл в себя. Трогать мальчика в такие моменты не стоило — в этом мужчина убедился на собственном опыте и три дня ходил с синяком на скуле после того как пацан чисто на рефлексах засадил в неё локтем. К счастью, в этот раз мысли поглотили Эдварда не настолько, чтобы он перестал слышать окружающий мир, и пацан встрепенулся.